Кофе с перцем

– Ну что ты, что ты! Кто еще предложит такие условия? Другой инвестор загонит в кабалу и выжмет все соки из меня и из нашей кофейни. И потом, будь Зарзанд колдуном, разве смог бы он сделать хотя бы глоток моего кофе? Ведь ты же знаешь, что я творю молитву всякий раз, снимая его с жаровни!

– Твоя правда, Фарук. Бегут от молитвы Иблис и дети его…

И Танели успокоилась насчет Зарзанда, выпившего мой кофе без всякого видимого вреда для себя. Мы посидели еще немного, спрашивая у темноты, что же нам принесет будущее, да так и уснули. А утром моя жизнь круто изменилась.

* * *

В офисе Зарзанда для меня обустроили отдельный кабинет, соединенный с кухней. Мне предложили выбрать любых поставщиков кофе – хоть бы и самых дорогих, но я остановился на простом честном кофе, известном с детства каждому турку, твердо настояв только на том, чтобы обжарка была свежайшей, – это действительно важно. То же касалось и специй. Возраст перца я определяю так: беру щепотку и слегка растираю между пальцами. Свежий перец источает благоуханные эфирные масла, которые, попадая в поры кожи, обдают тебя добрым теплом. Старый же перец лишь царапает пальцы острыми своими песчинками и пахнет горько, как слезы вдовы. Такой перец лучше сразу выбросить – ничего он не даст уже ни мясу, ни чорбе, ни тем более кофе.

Вскоре меня повезли фотографироваться для рекламных проспектов. Накрасили, как невесту перед свадьбой, поставили под яркие лампы и щелк-щелк-щелк. Улыбку! А я и вдохнуть не мог толком в тесном кителе, но делал все, что мне говорили, – улыбался, играл бровями, приветственно поднимал руку и держал поднос с чашками.

Вот только никто не мог мне сказать, где же будет располагаться наша кофейня. Я несколько раз пытался поговорить с Зарзандом об этом, но он отвечал, что всему свое время и проблем с местом не будет. В конце концов я решил не сердить его расспросами, ведь несмотря на то, что мы частенько теперь сидели с ним на веранде и беседовали, как старые друзья, я никогда не забывал, кто он, а кто я.

Однажды Зарзанд спросил, зачем я творю молитву, когда варю кофе, и я объяснил, что в этом и заключается весь секрет моего кофе, а вовсе не в специях. Зарзанд хмыкнул:

– Фарук, ты так любишь всю эту мистику, что забываешь – всему есть простое и рациональное объяснение. Нет, я не призываю тебя отказаться от произнесения молитвы над джезвой – вполне возможно, что волновые колебания твоего голоса резонируют с поднимающимися на поверхность частицами кофе и придают им энергию, чтобы вкус раскрылся полностью. Нет-нет, еще раз, я не призываю тебя отказаться от своего ритуала, но, пожалуйста, будь так добр, ради эксперимента попробуй как-нибудь сварить кофе, обращаясь не к богу, а, например, к самому себе. Я уверен, ты не почувствуешь разницы! Насколько свободнее был бы человек, обрати он к самому себе благодарение, веру, поклонение, послушание и милость. И любовь. У нас, христиан, есть заповедь, помогающая постичь эту истину, – возлюби Бога всей душой, и всем сердцем, и всем разумением твоим; и возлюби ближнего своего, как самого себя. То есть мы имеем здесь одного субъекта, к которому обращены слова, и три объекта, на которые должна быть обращена любовь субъекта, – Бога, ближнего и самого себя. В любви к ближнему мы пользуемся сравнением: возлюби его, как себя. Степень же любви к Богу дана количественно, а не сравнительно: всем своим существом. Но если мы всю полноту своего существа направим на любовь к Богу, то сколько останется нам на себя, а уж тем более на ближнего, а? Я-то думаю, что этим количеством отмеряется любовь к себе, иначе откуда нам знать ее степень? Ведь можем же мы и себя любить весьма мало, да и к ближним относиться не лучше? А вот если мы себя полюбим всей душой, всем сердцем, всей крепостью своей и разумением, то и от избытка этой любви, имея ее от себя же в ответ, – ведь не может же любовь к себе быть безответной? – вот от избытка-то мы и других полюбим… Но тогда придется признать, что один объект во всей этой истории лишний. А именно – Бог. Есть я – бог, дарующий себе любовь и отвечающий любовью себе, и есть ближний, на которого этот ответный избыток любви моей проливается.

Помолчав приличествующее такой глубокой мысли время, я сказал:

– Взвешиваясь, взвешивайся с равным се- бе, – и пошел прочь.

Вот уж Зарзанд точно познает, как всё устроил Всевышний, гораздо раньше меня. И поймет, что не важны эти «колебания голоса», если ты ежеминутно творишь молитву в сердце своем и молитва эта обращена к Единственному, достойному поклонения!