Когда ад замерзнет

Мы входим во двор, освещенный фонарем. Ну, двор как двор — недалеко от дома отдельно стоящий флигель, дальше какие-то сараи, но Рита уверенно топает к ступенькам, ведущим к высокой двери. Дом был когда-то почти двухэтажный, внизу высокий цоколь, сверху — крыша-мансарда, и сооружение в темноте выглядит очень внушительно. Точно такая же лестница есть со стороны улицы, но дверь там, видимо, заколочена. И хорошо бы квартира, которую нарыла мне Рита, была в мансарде. Но мне так не повезет, я точно знаю.

Мы входим в просторный холл, перерезанный коридором, который уже позже появился, это заметно. Вдоль коридора еще две двери, а справа и слева — ступеньки, ведущие наверх.

— Я уж думала, будем вечно вас ждать. — Молодая надутая тетка оценивающе смотрит на меня. — Да поставь коробку-то!

Я ставлю коробку на пол, Рита тоже.

— Люся, пошли к машине, разгрузимся, там еще коробки.

— Да понятно. — Люся вполне могла бы послать Риту с ее предложением по известному адресу, но отчего-то не посылает. — Подожди, кликну соседей, помогут. А ты оставайся, бабуля сама хотела тебе ключи передать.

Это она уже мне говорит.

Комната просторная, очень странной конфигурации, но в ней есть большой камин, что приводит меня в состояние шока, а также есть полукруглое возвышение, к которому ведут три ступеньки. А потолки теряются вверху, и есть винтовая лестница, ведущая туда. И хотя сейчас уже темно, я все равно вижу что, эта с позволения сказать, «квартира» — просто жуткая дыра.

Но выбора у меня нет.

В комнате у окна стоит табурет, на котором, как воробей на жердочке, примостилась крохотная старушонка.

— Стало быть, тебе передаю. — Бабка смотрит на меня с хитроватым прищуром. — Что ж, пришло время… Вот, значит, ключи: этот от двери, а эти два от замков внизу, там отсек есть, поглядишь — просторный, и варенье можно хранить, и вещи, что поплоше, а выбросить жаль.

Она вдруг неожиданно резво соскочила с табуретки и засеменила по комнате.

— Сколько годков тут прожито, вот как получили ее мои родители еще, от фабрики, значит, — так и живу с тех пор, но только теперь все. — Старуха погладила обрамление камина. — Да, пора и честь знать… так, значит, ключики-то я тебе отдала, а дальше сама разбирайся. Ты молодая, все наживешь. А на первый случай там в кладовке раскладушка есть. Хоть и старенькая она, да исправная, поспишь так, значит, кости молодые.

Я терпеть не могу, когда у людей в речи живут слова-паразиты — значит, это самое, типа, ну и прочее. Как-то раз вызверилась на одну барышню, когда та завела монолог в стиле: ну, типа, я иду, типа, а он, типа… Вот хотелось взять и стукнуть ее по пустой башке, но я не стукнула, конечно.

Я вообще чаще всего наступаю на горло своим желаниям.

В комнату вереницей потянулись мои коробки — похоже, риелторша весь дом на ноги подняла. Ну, оно и время еще не ночное совсем, даром что темно за окном. Середина марта, темнеет рано.

— Все, ящики занесли, сейчас Миша узел притащит. — Рита, запыхавшись, расстегнула полушубок. — В общем, ты оставайся, обживайся тут, а послезавтра утром я к тебе заеду, и поедем к нотариусу. Оформим сделку, и все.

— Ага, спасибо.

Старуха заглядывает в принесенные коробки, и это так себе идея.

— Все, бабушка, поехали. — Давешняя Люся берет бабку за руку. — Пусть девушка устраивается.

По тому, как громко она говорит, становится ясно, что старуха глуховата.

— Что ж, и правда, нечего нам тут путаться под ногами у молодой хозяйки. — Старуха подмигивает мне. — Ну, ты сама поглядишь, в кладовке раскладушка-то, не на полу, же тебе спать, хоть и тараканов нет, а все ж негоже на полу. Кабы знали, так диван бы оставили.

— Баба Маша, твоим диваном можно было еретиков пытать, одни пружины в разные стороны. А вот шкаф надо было оставить, но кто ж знал, еще третьего дня все выбросили. — Люся кивнула в сторону двери. — Идем, поздно уже. Так послезавтра у нотариуса, счастливо оставаться.

У нотариуса так у нотариуса, я молча киваю, с тоской глядя на кучу коробок. Разбирать мне их совершенно не хочется. Я хочу спать, ну и чаю бы выпила, конечно, — только чайника нет, и чая, и ничего вообще, я уходила из дома, в котором выросла, взяв с собой только то, без чего обойтись я ни за что не смогу, а еда в этот список не входит.

Мой уход из дома очень сильно напоминал бегство, и по сути он им и был.

У меня очень токсичная семейка — вернее, то, что от нее осталось, а это немного. Когда не стало отца, я, собственно, и сама собиралась съехать, поменяв пароли и явки, чтобы никогда больше никого из них не видеть, но я не думала, что буду уходить короткими перебежками, наспех похватав коробки и позвонив полузнакомой тетке-риелторше.

Позавчера я наняла ее искать мне жилье на те очень небольшие деньги, что у меня оставались. Я понимала, что найти приличную квартиру в нормальном районе будет нереально, и уже приготовилась к худшему, то есть к жуткой панельной хрущевке в районе Глиссерной, Енисейской или Ногина.

А тут центр города, недалеко от театра — но боже мой, этот дом просто музейная древность.