Когда Алиса упала

Кэти вскрикивает. Ее тарелка падает на пол, оставляя на платье полосу из крошек и красного джема. Она сжимает кулаки и встает:

– Что ты творишь?!

– И он положил ее. «Лидди!» – сказал он и уставился на меня. И потянул за шаль, но узлы были завязаны ужасно крепко. Я порвала их зубами. Ее голова подпрыгивала и дергалась, и я думала, что она что-нибудь скажет, но она была мертвая. «Лидди!» – кричал он. Я завопила: «КЭТИ! ЭТО БЫЛА КЭТИ».

Лайонел, скорчившись, скребет голову.

– Лидди…

Он распрямляется, всасывает воздух, грудь его вздымается.

– Ты знал, Лайонел? Ты знал, что она сделала? – Я накрепко стискиваю карточки.

– О боже…

– Зови Элиаса, Сирша.

Сирша мотает головой, вцепившись в буфет.

– Пусть он вызовет констебля.

– Нет. Никакого констебля. – Кэти хватает коробку с картинками для фонаря. – Что я тебе говорила, Сирша? Что я говорила? А ты, Мэрион? Ты хоть себя слышишь? Ты точно такая же, как Алиса, точно такая же.

Лайонел вскакивает и за руку тащит меня за дверь. Я поскальзываюсь на ковре, спотыкаюсь, ковер собирается складками, точно аккордеон. В коридоре я ударяюсь сломанной рукой о перила и вскрикиваю.

– Пусти!

Его пальцы впиваются в мою кожу. Я пытаюсь вырваться:

– Пусти!

– Запри ее в комнате! – кричит Кэти вслед.

Хриплый визг отскакивает от стен. Краешком глаза я замечаю Тоби, он стоит на лестничной площадке, зажав уши руками. Боже, неужели он все видел?

Лайонел продолжает тащить меня. Лицо багровое от ярости, желваки так и ходят. Распахивает дверь пинком. Дверь отскакивает от стены и больно бьет меня по плечу. Брат швыряет меня на пол.

Я сначала слышу треск заново ломающейся кости, лишь потом во мне взрывается боль. Перед глазами вспыхивают красные и белые пятна. Перевязь перекосилась, из нее торчит вата. Прижав руку к животу, я сворачаюсь в клубок и пытаюсь уползти от брата, спрятаться между кроватью и письменным столом.

Кэти протискивается мимо Лайонела и мгновенно оказывается рядом со мной.

– Карточки отдай!

У нее трясутся руки, трясется подбородок. Я стараюсь пнуть ее. Она разжимает мои пальцы, и карточки выпадают.

Ножка отодвигаемого стола скрежещет по полу, сверху сыплется ворох бумаг. Чернильница съезжает, во все стороны разлетаются черные брызги.

Все внутренности у меня словно один большой узел. Бархатный мешочек с брошкой тоже соскальзывает со стола. Я приподнимаюсь, хочу ухватить его. Но Кэти быстрее. Мешочек у нее в руках. Губы стиснуты, на лице застыла уродливая гримаса. Она яростно трясет головой.

И тут до меня доходит. Позолоченный павлин с эмалевой грудкой…

– Это Лидии. Почему у тебя…

– Это мое!

Я смотрю на стену, что отделяет мою комнату от кабинета Лайонела. Сквозь штукатурку и дерево я будто вижу портрет Лидии, укрывшийся на полке в дальнем углу. Брошка. У нее на груди, слева.

Витой шнурок, на котором висят ключи, дергают из моей руки, шнурок впивается в ладонь и рвется, ключи падают.

– Выйдешь, когда я разрешу. – Лайонел трясется всем телом и тычет пальцем мне в лицо. – Довольно с меня!

Я вжимаюсь в стену и, прикрыв голову локтем, зажмуриваюсь в ожидании удара.

Сломанная рука нестерпимо болит и повисла, точно мертвая. Капля крови растекается на белой хлопковой перевязи. Еще одна. Я то ли прикусила губу, то ли шов разошелся от удара. Не от его удара.

– Нет, Лайонел. Нет, нет, нет…

Он тычет носком ботинка меня в ногу. Я сжимаюсь еще сильнее.

Но он не бьет меня.

Кэти вздыхает, раз, другой.

– Можешь идти домой, Сирша, – говорит она дрожащим голосом, обернувшись. – Мы с ней разберемся.

Дверь комнаты захлопывается. Скрежещет ключ.

Я подползаю к двери, дергаю за ручку.

Но тщетно. Я могу сколько угодно тянуть и крутить ее и бить кулаком в дверь. Смотреть в замочную скважину на пустой коридор. Прижиматься к двери ухом и слушать сдавленные всхлипывания маленького мальчика на верхнем этаже, которого утешает не мать, а чужая женщина.

Сломанные кости трутся друг о друга. Я судорожно вздыхаю. Перед глазами мельтешня из черных точек. Только бы не потерять сознание. Только бы не потерять сознание.

За спиной, у окна, раздается какой-то стук. Приставная лестница. Ставни с грохотом опускаются.

– Что ты делаешь?! – Вскарабкавшись на кровать, я стучу по стеклу: – Лайонел. Что ты делаешь?

Тяну за оконную раму. Она не поддается, и одной рукой ее не сдвинуть. Доска резко ударяется о ставни, стук молотка, я без сил падаю на постель. Лайонел замуровывает меня.

– Нет!

Я сползаю с кровати – покрывало тащится за мной, запутавшись вокруг ног, – ко второму окну, выходящему на огород. Прижав руку к стеклу, всматриваюсь. Двор пустой, но задняя дверь, кухонная, распахнута. Я открываю рот, чтобы закричать, но лестница уже стукается о стену внизу, миг – и эти ставни тоже захлопываются. Гвоздь вбит. Тьма окутывает комнату.

Я в заточении.

* * *