Когда боги глухи

– А ты подумал, зачем мне трепать нервы, создавать благоприятное общественное мнение, бегать, суетиться? Портить отношения с начальством и худруком? Только из одной любви к сценаристу?

– Из любви к киноискусству, – вставил Николай.

– Любовь к искусству – это понятие растяжимое… – туманно начал Лидин. – На одной любви далеко не уедешь...

– Что же я должен делать? – спросил Вадим. Он ничего толком не понимал, весь этот разговор казался каким-то бредом. Но Лидин не производил впечатления дурака.

– Ты? – насмешливо взглянул на него Виктор Яковлевич. – Ничего. Смотреть мне в рот и слушаться во всем. Плотогон-то я, а ты, Вадик, всего-навсего бревно.

– Бревно? – опешил тот, не зная, рассердиться ему или рассмеяться.

– Ну, ты, Витя, перехватил, – вмешался Ушков.

– Надеюсь, я говорю с разумными людьми, понимающими метафоры, – сказал Лидин.

– Честно говоря, я ни черта не понимаю, – признался Казаков. – Плотогоны, бревна, быстрина… Чепуха какая-то!

– Ты, кажется, был в партизанах? – круто переменил тему Лидин.

– У него медаль «За отвагу», – сказал Ушков.

– То, о чем ты пишешь, безусловно, хорошо знаешь, – продолжал Виктор Яковлевич. – Мне нравятся сцены боевых действий в тылу фашистов, засады на дорогах, диверсии… Но я пока не вижу людей, не ощущаю их характеров. Почему-то все они кажутся на одно лицо. И разговаривают одинаково.

Вадим промолчал, хотя внутренне был не согласен с ним. Разве деда Андрея с кем-нибудь спутаешь? Или командира партизанского отряда? Начальника разведки? А мальчишек? Все они разные… Однако червь сомнения уже стал закрадываться в его душу.

– Могу ли я взять на себя такую ответственность и заявить руководству, что автор надежен, сможет написать сценарий и с ним стоит заключить финансовый договор?

Будто спрашивая их совета, Лидин переводил взгляд с одного на другого. Вадим промолчал, а Николай произнес.

– Казаков киностудию не подведет. Много вы выпускаете хороших фильмов о войне?

– Твоими бы устами да мед пить, – улыбнулся Виктор Яковлевич. – О войне сценариев на полках студии полно. Думаете, мало у нас профессиональных сценаристов? Пруд пруди. Так мы скорее их будем экранизировать, чем новичка, которого никто не знает. «Ищем таланты!» – это только красиво звучит в телевизионных постановках. Конечно, от режиссера зависит – получится фильм или нет, но до работы с режиссером ой как еще далеко! Заявки на сценарии утверждает редакционный совет, то есть мы, члены совета. Хотим – пропустим, хотим – зарубим.

– Я никогда не писал сценариев, – сказал Вадим.

– А я на что? – потыкал себя пальцем в грудь Лидин. – О чем я тут битый час толкую? Никакого сценария пока не требуется, нужна заявка, которую ты, писатель, не напишешь. Пройдет на худсовете заявка – с тобой заключат договор, вот тогда можно будет говорить о сценарии… Как у нас на киностудии говорит один редактор: «Заявка – это патент на сценарий!» Желчный человечишко! Из себя ничего не представляет, а гонору – вагон! Его я больше всего опасаюсь, хотя за душой у него ничего, кроме умения произносить красивые фразы, нет. Тебе нужно ему понравиться, Вадим.

– Я не красна девица и никому не собираюсь нравиться, – возмутился Казаков.

– Если ты хочешь прикоснуться к кино, придется и тебе научиться играть свою роль… – заметил Лидии. – В кино все играют: члены худсовета, редакторы и даже бухгалтеры! Что поделаешь, кино – массовый вид искусства…

Ушков подмигнул Вадиму, мол, не возражай, а слушай, поднялся из-за стола и пошел покурить в вестибюль. Проводив его задумчивым взглядом, Виктор Яковлевич налил из графинчика с золотой полоской коньяку и, приблизив свое толстое лицо к Вадиму, негромко произнес:

– Я напишу заявку, постараюсь ее протащить через худсовет, а за это мне – тридцать процентов.

– Каких процентов? – вытаращил на него глаза Казаков.

– Тридцать процентов авторского гонорара, – трезвым голосом продолжал тот. – Это еще по божески, другие берут половину.

– И все… дают проценты? – деревянным голосом спросил Вадим.

– Ты еще не «все», – весомо заметил Лидии. – Ты – ноль без палочки. Я уже говорил: кот в мешке. А я пробью сценарий на студии – понял ты, юное дарование, как утверждает мой старый приятель Ушков.

– Кажется, понял…

Чувствуя, как к щекам приливает жар, Казаков поднял свою рюмку и выплеснул остатки коньяка в наглое лицо Лидина. Медленно встал из-за стола, пошел к выходу.

– А деньги? – остановил его тот.

Вадим достал из кармана три десятки и швырнул на стол.

– Дурак ты, Вадим, – невозмутимо заметил Лидин. – Потом жалеть будешь. Я еще хотел тебе помочь. Кому ты нужен со своей неопубликованной повестью? Да когда и издашь, в кино вряд ли ее пристроишь. Уж я-то знаю… Не первый раз в первый класс! – Он рассмеялся.

– А у меня вот в первый раз в жизни потребовали взятку, – вырвалось у Казакова.

– Да не ерепенься ты, чудачок, я пошутил, – другим тоном сказал Лидин, наливая в рюмку коньяк. – Чего вскинулся, старик? Я должен своего автора со всех сторон прощупать… И потом я… пьян, черт бы тебя побрал!

– Прощупывай других, – сказал Вадим. – Надо было дать тебе в морду.