Когда боги глухи

Возвращаясь с причала к автобусной остановке, он впервые за последние дни не ощутил в себе гнетущей пустоты. Будто мощный мотор, только что сдвинувший с места белую громаду теплохода, заработал и в нем. Ему не нужно было напрягаться, заставлять себя думать о новой книге, мозг сам отбирал в его голове какие-то факты, детали, медленно выстраивал первую главу… И теперь эта незаметная внутренняя работа будет не зависимо ни от чего продолжаться до последней строчки в рукописи. И днем, и ночью. Это было его счастьем и несчастьем, потому что работа над книгой всегда сопровождалась щемящей тревогой, неуверенностью в себе, сомнениями. Еще ни разу он не мог себе сказать, что доволен написанным, что это хорошо. И самое лучшее – ни с кем не говорить о будущей книге, а то малейшее небрежное замечание, даже шутка такого старинного товарища, как Николай Ушков, может надолго остановить работу. В памяти всплыли фамилии немцев: Гельмут Бохов из ГДР и Бруно фон Бохов из ФРГ. Два родных брата, а живут в разных мирах… И оба знали его отца… Нет, надо забыть, что Иван Васильевич Кузнецов его отец, – он чекист, разведчик. Василиса Степановна сказала, что нельзя несправедливо забывать фамилию Кузнецова, дескать, пусть ее носит Андрей. Но сын совсем не знает своего погибшего в 1944 году в Берлине деда. Вадим ничего не рассказывал ему о Кузнецове. И отчим и мать никогда не вспоминали Ивана Васильевича – мудрено ли, что и Вадим о нем забыл? Говорят же, что отец не тот, кто дал жизнь, а тот, кто воспитал. А воспитал Вадима Кузнецова Федор Федорович Казаков. Он дал ему и свою фамилию. Вправе ли он теперь, встав на ноги, отказаться от него? Это было бы неблагородно. Память об Иване Васильевиче Кузнецове не умрет, уж об этом Вадим позаботится, но никто не виноват, что его потомки будут носить другую фамилию. Тут уж ничего не поделаешь, так распорядилась их судьбами сама жизнь.

3

Сначала вертолет шел над самой кромкой моря, сверху было видно, как мирно катились на песчаный берег небольшие, зеленоватые, с пенистыми гребешками волны. В зеленых оазисах возникали стройные белые бунгало, приземистые виллы, построенные из желтого песчаника, на пляжах можно было разглядеть отдыхающих. Парусная яхта покачивалась на волнах, другая, накренившись, совершала крутой вираж, направляясь к берегу. На палубе стояли несколько человек в шортах и сомбреро, загорелая до черноты женщина полулежала в шезлонге. Отчетливо было видно веретенообразное тело большой рыбы. Может, она и двигалась, но сверху казалось, что прилипла ко дну. Миновав вдававшийся в море узкой светлой полоской причал, вертолет повернул в сторону суши. Теперь внизу ярко зазеленели низкорослые деревца и кустарник – чем дальше, тем растительность гуще, темнее. Исчезли пальмы, которых было много у берега. Дуглас Корк в песочного цвета шлеме, с автоматом на коленях, сидел рядом с пилотом, на боковых скамьях – его подручные. Шесть вооруженных автоматами и пистолетами людей в зеленой форме без знаков различия. Лица хмурые, позы напряженные. Некоторое оживление вызвало метнувшееся через солнечную поляну крупное животное с пятнами на шкуре. Оно повернуло маленькую голову вверх – золотисто блеснули узкие глаза – и исчезло в зарослях. Над поляной закружилась пара длинноногих птиц с черными хвостами.

– Кто это? Тигр? – спросил Дуглас у пилота.

Тот усмехнулся и пожал плечами.

«У тигра поперечные полосы на желтой шкуре, – подумал Дуглас. – И он больше. Скорее, гепард».

С неделю Корк и его команда маялись от безделья в небольшой туземной деревушке, расположенной на берегу желтой мутной речки. Ночью они наблюдали за тем, как жители пускали по течению маленькие лодочки, сделанные из банановых листьев. На каждой лодочке – зажженная свеча. Туземцы таким образом отмечали свой старинный праздник. Девушки в красных открытых платьях танцевали на берегу. Высокие прически украшены белыми цветами, на пальцах – длинные, будто из перламутра, искусственные ногти. И кругом установлены на скамейках толстые горящие свечи. Видели они и как выдрессированные обезьяны забирались на высоченные кокосовые пальмы, перегрызали стебель, а туземцы внизу ловко ловили огромные орехи в растянутый брезент. Одна обезьяна вдруг полетела вниз с гладкого ствола и, растопырив все четыре волосатые конечности, будто цирковой акробат, шлепнулась на пружинящий брезент. Дуглас так и не понял, нарочно это она сделала или сорвалась…