Когда боги глухи

— А своих соотечественников тебе не жаль? — В глазах Бруно появился холодок, хотя голос был по прежнему ровный.

— Каких? Тех, кто вешал, расстреливал ни в чем не повинных людей, не жалко. Мы развязали вторую мировую войну, отправили на тот свет пятьдесят миллионов людей. Мне жалко таких, как я, обманутых пропагандой, отравленных нацизмом. Кем мы были в руках Гитлера? Оловянными солдатиками!

— А то, что ты сейчас говоришь, разве не пропаганда? Русская пропаганда! Ну ладно, допустим, Гитлер почти всю нацию оболванил, зачем же ты теперь второй раз позволяешь себя оболванивать? И кем? Нашими кровными врагами. Не забывай, что советские танки грохотали по мостовым Берлина, гибли немцы и немки, дети и старики…

— Не преувеличивай, Бруно! — оборвал Гельмут. — Русские как раз гуманно относились к нам, и ты это отлично знаешь. Так что оставь в стороне детей и стариков. А что «наработали» эсэсовцы и гестаповцы, теперь известно всему миру. Наверное, и ты побывал в лагерях смерти? Посмотрел на крематории, горы волос, детской обуви и всего прочего, от чего у нормальных людей кровь в жилах стынет.

— Я тебе уже говорил, что нацизм мне претит, — сказал Бруно. — Хватит об этом, брат! Неужели у нас не найдется других тем для разговора?

— Поедем ко мне, — спохватился Гельмут. — Жена ведь ждет!

Они расплатились и вышли из аэропорта. Гельмут подошел к стоянке машин у здания, взялся за руль мотоцикла.

— Лучше прокатимся на моей? — пригласил к новенькому, с западногерманским номером «мерседесу» Бруно.

Когда сели в машину, Гельмут то ли в шутку, то ли всерьез спросил:

— Тебя случайно не объявили разыскиваемым военным преступником?

— Со мной все в порядке, — насмешливо взглянул на него Бруно. — К банде фашистских преступников я не причислен, так что неприятностей тебе не доставлю.

— Я не это имел в виду…

— Я даже фамилию не изменил.

— Женат? Есть дети? — спросил Гельмут. — Помнится, ты еще в сорок втором собирался жениться… Кажется, на дочери генерала?

Бруно помолчал, на лбу его собрались неглубокие морщинки, на брата он не смотрел.

— У меня никого нет.

— Так женился ты или нет?

— Мы обвенчались в сорок втором, ее звали Густа, в сорок третьем она родила сына… Знаешь, как я его назвал? Гельмут…

— Значит, у меня появился племянник?

— Ты не даешь мне закончить, — ровным голосом продолжал Бруно. — В начале сорок пятого Густу и сына я отправил в Мюнхен к матери, — русские стремительно наступали, каждый день бомбежки, думал, там будет спокойнее… Ну и просчитался. Американцы превратили город в кладбище. В общем, никто в живых не остался — ни Густа, ни Гельмут, Во второй раз пока не женился.

— Воевал с русскими, а сильнее всего пострадал от американцев, — помолчав, заметил Гельмут.

— Американцы сейчас единственная наша надежда, — проговорил Бруно.

— Наша? — усмехнулся Гельмут.

— Все забываю, что ты член СЕПГ, — рассмеялся брат. — На улицу Карл-Маркс-аллее? В высотный дом с часами?

— Сразу видно, что ты бывший разведчик, — покосился на него Гельмут. — Наверное, знаешь, сколько денег у меня в сберкассе?

— Думаю, что и за десять лет в ГДР ты не скопишь необходимую сумму, чтобы купить «мерседес».

— У нас тоже есть свои автомобильные заводы, — сказал Гельмут. — А на «мерседес» я и не замахиваюсь!

— Наши фирмы на весь мир славятся, а вот чтобы в ГДР покупали автомобили, я не слышал, — подтрунивал Бруно. — Или вы в основном марксистскими идеями торгуете?

— А вы — нацистскими, — не остался в долгу Гельмут. — Соскучились по новому Гитлеру?

— Сдаюсь! — рассмеялся Бруно, легко обгоняя довоенный черный «опель». — Я смотрю, ты стал опасным противником…

— А ты думал, приехал, прокатил меня на своем роскошном «мерседесе» — и я лапки кверху?

— Да ну ее к черту, политику! — сказал Бруно. — Мне до смерти хочется увидеть своих племянников! Конечно, и твою ненаглядную Клаву.

— Только не говори ей, что ты был абверовцем, — предупредил Гельмут.

— А что? Яду подсыплет в вино или кофе?

— Эсэсовцы сожгли в коровнике ее брата и мать.

До самого дома они молчали.

2

Вадим и Павел сидели на деревянном настиле железнодорожного моста, большой зеленый луг с редкими соснами и елями расстилался перед ними, за лугом — сплошной бор без конца и края. Над вершинами деревьев медленно багровело небо, солнце еще не село, оно укрылось в большом розовом облаке в ярко-желтом ореоле. Облако таяло на глазах, косые лучи вырывались из него, рассекали бор на просеки. Был тот предвечерний час, когда природа затихала, даже птицы одна за другой замолкали.

— «Юнкерсы» сбросили на этот мост, наверное, с десяток фугасок, но так и не попали, — сказал Вадим.

— Я помню, в Лысухе всплыла после бомбежки здоровенная щука, — проговорил Павел. — Ванька Широков ее зацапал.

— Про щуку не помню, — заметил Вадим.

— А как Игоря Шмелева вытащил из-под моста, помнишь?

— Где он сейчас? — задумчиво посмотрел на речку Вадим. — Связался с воришками, наверное, в тюрьму попал.

— Или под поезд, — вставил Павел. — От кого-то я слышал, что его видели в Ярославле. Кажется, в милицию тащили — у кого-то чемодан спер!