Когда боги глухи

Вадим Федорович на миг расслабился и в то же мгновение очутился в железных объятиях Найденова, левая рука Игоря ловко вытащила из кармана записную книжку. Хватка сразу ослабла, и Казаков, подняв с пола опрокинутый стул, поставил его и уселся. Скула горела, правый глаз слезился. Надо отдать должное Найденову — он старался не бить в лицо, зато все тело гудело от его мощных ударов по корпусу и груди.

— Ишь, перевернули все вверх дном, — все тем же насмешливым тоном произнес Бруно. — Это что, у вас, русских, так принято отмечать встречи земляков?

Нажал на кнопку у двери, и скоро появился портье. Окинув взглядом комнату, достал из шкафа метелку, совок и быстро все убрал и расставил по местам. Ни слова не говоря, бесшумно удалился.

«Где же ты, Курт? — мысленно взывал к приятелю Вадим Федорович. — Ох как ты мне сейчас нужен!»

— Ваш приятель-журналист не приедет, — будто прочитав его мысли, сказал Бохов. — Ему сейчас не до вас.

— И все-таки я не понимаю: зачем вам понадобилась вся эта канитель? — пощупав припухшую скулу, проговорил Казаков. — Неужели из-за записной книжки?

— Мы не любим, когда посторонние суют нос в наши дела, — сказал Бруно.

— Я хочу знать подробно, как, где и когда погиб мой отец, — возразил Казаков. — Разве это для меня постороннее дело?

— В эту войну погибли все мои близкие, — продолжал Бохов. — Я с таким же правом могу обвинить в бесчеловечной жестокости вас, русских, англичан, американцев, бомбивших наши города с мирным населением. Ваш отец был разведчик, и он знал, на что идет, забравшись в самое логово противника. Могу сказать, что умер он мужественно. Не каждый способен на подвиг. И надо полагать, задачу он свою в Берлине выполнил, если на розыски его подпольной группы были брошены все силы.

— Где его могила?..

— Мы, немцы, до сих пор не знаем, где могилы наших известных фельдмаршалов, генералов, расстрелянных и повешенных после покушения на Гитлера, — тяжело ронял слова Бруно.

— У меня свои проблемы, — вставил Казаков.

— Не надо трогать могилы мертвых, — сказал Бруно. — Я тоже не знаю, где затерялась в России могила моего отца.

Найденов сидел за столиком и тянул из стакана виски, иногда бросал исподлобья на Казакова неприязненные взгляды. У него была разбита нижняя губа, круглый подбородок стал квадратным. Честно говоря, после такого удара он должен был очутиться в нокауте, однако выстоял, видно, неплохо где-то натренировали его. Помнится, в детстве Игорек Шмелев не отличался силой и ловкостью. И храбрецом не был. Бывало, как начнется драка, так он сразу отходил в сторонку. Издали посмотреть на дерущихся любил.

— Вадим, скажи честно: ты ведь завидуешь тем, кто живет за границей? — миролюбиво заговорил Найденов. — Ты поездил по белу свету; и можешь сравнить, как люди живут у вас, в СССР, и за рубежом. Вы кичитесь своими успехами, якобы лучшей в мире социалистической системой, а в магазинах ничего отечественного не покупаете — давитесь в очередях за импортными товарами… Что на тебе надето русского? Куртка — западногерманская, полуботинки — финские, рубашка — чешская… Разве что исподнее, которое не видно. Разве можно сравнить зарубежный магнитофон или транзисторный приемник с отечественными? А телевизоры? Да что ни возьми, все у вас делают хуже. А ты хоть задумывался: почему такое положение? Нет конкуренции, на предприятиях работают неквалифицированные рабочие, директора заводов и фабрик не могут уволить пьяниц и бездельников. Как же, тут же вступится профсоюз! А ручонки по понедельникам у работничков трясутся — вот и лепят брак. Не зря же стараются покупать машины, холодильники, бытовую технику, собранную в середине месяца, потому что в конце все делается тяп-ляп, лишь бы план выполнить, иначе премии не будет…

— Я думал, ты убежал из СССР по идейным убеждениям, — как говорится, яблоко от яблони… А ты просто мещанин, обыватель, которого иностранные витрины с ума сводят. То-то и толкуешь все время про шмотки и транзисторы…

— Бытие определяет сознание, — ухмыльнулся Игорь Иванович. — Так ведь утверждал ваш великий идеолог Маркс?

— «Худая та птица, которая гнездо свое марает», — говорят у нас в народе, — сказал Вадим Федорович. — . И еще: «В какой народ придешь, таку и шапку наденешь».

— Я пословицы тоже знаю: «Любит и нищий свое хламовище», — усмехнулся Найденов. — Не самостоятельно ты мыслишь, а по шаблону.

— Прибереги свое красноречие для очередной антисоветской передачи, — сказал Казаков. — Вот уж они у вас все делаются по одному шаблону.

— Все-таки слушаешь? — рассмеялся Игорь Иванович.

— Пустой разговор, — вмещался Бруно. — Я тоже вспомнил русскую пословицу: «Каждый кулик свое болото хвалит». — Он повернулся к Казакову и холодно взглянул на него: — Боритесь на здоровье с недостатками, вы боретесь с ними, как и с пережитками прошлого, вот уже седьмой десяток лет, а толку что-то мало… Бушмен, который ходит в Африке голым, не променяет свой шалаш из пальмовых листьев на небоскреб в Нью-Йорке… Каждому свое.

— Я предпочитаю квартиру с кондиционером здесь, чем вонючую коммуналку в Москве, — вставил Найденов.