Читаем Когда боги глухи полностью

Попов опять прижался к Андрею и колошматил его боксерскими перчатками. Два хука были чувствительными. Тренер развел их, но через минуту Алексей снова притиснул противника к канатам. Тренер уже поднял руку, чтобы сделать предупреждение Попову, но тут произошло следующее: Андрей с силой обеими руками оттолкнул от себя верткого противника, резко выбросил перчатку вперед, и приоткрывшийся Алексей мгновенно очутился на полу. Он спокойно лежал с открытыми глазами и смотрел вверх, губы его шевелились. Казаков нагнулся над ним, глаза его стали удивленными, он все еще никак не мог поверить, что это чистый классический нокаут.

Тренеру пришлось побрызгать водой на Попова, чтобы тот окончательно пришел в себя. С трудом поднявшись и держась за канат, Алексей с кривой усмешкой произнес:

— Мастак ты, Андрей! Первый раз я с пола увидел потолок…

— И не последний, если будешь открываться, — проворчал тренер, усаживая его на стул в углу ринга. — А впрочем, Попов, сходи-ка в медпункт. Мне что-то глаза твои не нравятся.

Петя смотрел на друга и улыбался от уха до уха, он был искренне рад за него. Викторов никогда не испытывал зависти к Андрею. А Казаков будто был и не рад своей победе нокаутом, он протянул Пете руки, чтобы тот расшнуровал перчатки, зеленоватые глаза его смотрели мимо, лоб нахмурен, толстые губы недовольно поджаты.

По дороге домой он вдруг сказал приятелю:

— Знаешь, фиговый я боксер! Когда Леша лежал на полу, как мешок с зерном, мне стало жалко его… Только что перед тобой был живой сильный парень — и вот на тебе! Безвольная туша с мутными глазами. Все-таки бокс — жестокая штука!

— Какой удар! — не слушая его, восторгался Петя. — Прямой правой в челюсть! Вот увидишь, тебя теперь будут бояться на ринге.

— Думаешь, это хорошо?

— Попенченко шел на противника как таран и чаще всего побеждал нокаутами.

— Дотяну до первого разряда и брошу бокс, — задумчиво сказал Андрей.

— Ну и дурак! — с сердцем заметил Петя. — Тренер говорит, у тебя отличные данные, может, в чемпионы выбьешься.

— Не для меня это, Петро, — улыбнулся Андрей. — Радость победы мимолетна, а потом приходит разочарование. Что бы наш тренер ни толковал, но удар в голову — это травма, иногда сотрясение мозга. И я это всегда помню. А сегодня вдруг забыл…

— Вот развел антимонию! — фыркнул приятель. — У тебя появился удар, балда! Надо радоваться, а он какую-то ахинею порет.

— Ладно, куда мы сегодня пойдем? — перевел разговор на другое Андрей.

— Куда? — опять хмыкнул Петя. — Туда же, куда всегда, — в бассейн.

— Вот это спорт! — улыбнулся Андрей. — Забираешься на вышку, ступаешь на доску, раскачиваешься, резко выпрямляешься, сильный толчок — и летишь ласточкой вниз. Красиво, изящно, благородно! А тут лупишь по человеку мягкой кувалдой, обливаешься липким потом, глотаешь кровь с губы, а потом в зеркале любуешься на свою разбитую, несчастную рожу… Мне еще повезло, что нос ни разу не проломили.

— А у меня… — Петя дотронулся до переносицы, — вмятинка. А помнишь, с каким ухом я ходил в школу? Блин, а не ухо! Кстати, это мне Попов свинчом залепил на тренировке.

— Думаешь, она будет сегодня там? — спросил Андрей.

Он не смотрел на приятеля. Они шли в толпе прохожих по Невскому. Двое мальчишек в светлых нейлоновых куртках и джинсах. Влажный серый асфальт, влажные крыши зданий, влажное серое небо над городом. Вроде бы и дождя нет, а такое ощущение, что ты промок насквозь. Такое бывает в Ленинграде в ноябре. Падает с неба снег, а под ногами — мокрый асфальт. Снежинки тают, едва коснувшись его. Вода в Фонтанке маслянисто-черная, в ней отражаются чугунные решетки и здания. У берегов приткнулись катера, на тех, которые не закрыты брезентом, набросаны окурки, на дощатых палубах много красных листьев. Бурый узкий лист с зазубринами приклеился к ягодице бронзового юноши, сдерживающего взметнувшего передние ноги коня на Аничковом мосту.

Андрей любил осенний Ленинград, с удовольствием смотрел на старинные здания со сверкающими широкими окнами, дворцы; хотя вокруг были люди, ему казалось, что он один бредет по городу, забыл даже про Петю. Понемногу развеялось неприятное настроение после боя с Поповым. Какое было у него отрешенное лицо с остановившимися глазами!..

Она медленно поднималась на вышку, движения ее стройного тела в черном купальнике были легки и удивительно изящны. Андрею даже больше нравилось смотреть, как она поднимается на трамплин, чем когда, вытянувшись в бело-черную молнию, входит в зеленоватую воду бассейна. Она высокая, плечи и бедра у нее узкие, на белом лице выделяются светлые глаза. Переодевшись в раздевалке, она выходит оттуда с золотистым пучком на голове, на затылке ее длинные волосы защемлены большой черной заколкой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дом учителя
Дом учителя

Мирно и спокойно текла жизнь сестер Синельниковых, гостеприимных и приветливых хозяек районного Дома учителя, расположенного на окраине небольшого городка где-то на границе Московской и Смоленской областей. Но вот грянула война, подошла осень 1941 года. Враг рвется к столице нашей Родины — Москве, и городок становится местом ожесточенных осенне-зимних боев 1941–1942 годов.Герои книги — солдаты и командиры Красной Армии, учителя и школьники, партизаны — люди разных возрастов и профессий, сплотившиеся в едином патриотическом порыве. Большое место в романе занимает тема братства трудящихся разных стран в борьбе за будущее человечества.

Георгий Сергеевич Березко , Георгий Сергеевич Берёзко , Наталья Владимировна Нестерова , Наталья Нестерова

Проза / Проза о войне / Советская классическая проза / Современная русская и зарубежная проза / Военная проза / Легкая проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза