Когда диктует ночь

Луисардо рисует живописную картинку: Чакон курит в конце стойки в компании двух личностей, скрытых тенью. Чакон разговаривает, пьет и продолжает курить, всякий раз встряхивая своими браслетами, когда подносит сигарету к губам, и потихоньку напевает мелодии песен, таких же старых, как она сама. Краешком глаза в одном из зеркал Чакон замечает лихорадочно ворвавшегося путешественника, который подходит к стойке и, окинув взглядом рассевшихся рядком девиц, нервно спрашивает Рикину; ядреные мулатки в обтягивающих купальниках, которые зевают от скуки, уже знают путешественника, знают, что он пустой,

малявка, что карманы у него дырявые, говорит Луисардо, расплываясь в улыбке. Все это они уже знают, и поэтому им лень даже пальцем пошевелить, чтобы подозвать его, и они продолжают зевать, непристойно развалясь за стойкой, которую какой-то умник размахнул от стены до стены, так что едва удалось втиснуть слегка продавленный диванчик и игровой автомат, на котором никогда много не выиграешь.

Луисардо со своей неизлечимой склонностью к путанице, о которой уже говорилось выше, продолжал все больше и больше запутывать меня. И, пользуясь правом рассказчика, не терял времени даром, скурив между делом весь косяк. Я сказал ему, что это нечестно. Как же — такого разве проймешь. Он продолжал смолить бычок и врать, благо дыма и времени хватило, чтобы усадить путешественника за непомерной величины стойку, отделанную плиткой, как в заведениях, торгующих прохладительными напитками. Понимаешь, малявка, на самом деле это Чакон когда-то взбрендило поставить такую огромную стойку, и случилось это лет пятнадцать назад. От широты душевной, как она сама с гордостью заявляла. Так слушай дальше: притон только что открыли, вычистили и вымыли, и запах морилки бьет в нос путешественнику, который, разгорячась, подходит к стойке и заказывает стакан тоника с двумя кубиками льда, если не трудно. Чакон слышит это и кричит подавальщице, чтобы та обслужила клиента. И обрати внимание, что на этот раз путешественник платит. «С тебя три тысячи, миленькой

», — напоминает ему Кати

, лукаво улыбаясь.

Он у хозяйки на крючке, малявка, врет и не краснеет Луисардо. Еще с зимы, холодной и дождливой, не было и недели, чтобы он не появлялся в ее заведении. Но помни, что сейчас лето, конец августа, и единственный воздух, которым дышит Мадрид, кондиционированный. У кого летом нет кондиционера, тому приходится дышать в тряпочку, так-то, малявка. Так в Мадриде еще с незапамятных времен, малявка.

Помни, что первыми были те, про кого я тебе рассказывал, потом провинциалы с рекомендательными письмами, а потом уж все остальные. Короче, с тех самых пор Мадрид — город расистский, где «быть» — значит «иметь». Но вернемся к нашему рассказу, малявка, итак: путешественник берет свой стакан и пристраивается на диване поближе к вентилятору. И начинает ждать некую Рикину — ложное имя, придуманное для того, чтобы вести двойную жизнь, малявка, одно из имен, которые так хорошо звучат, когда их шепчут тебе на ухо, и от которого ей никогда не отделаться. Как и путешественнику, который иногда непроизвольно произносит его, как будто черт где-то рядом.