Чтобы заставить людей прислушаться и поверить так, как удавалось Кате даже после смерти, нужен незаурядный темперамент, как творческий, так и человеческий. Она им обладала, как и историческим чутьём. Её политические оценки и прогнозы были точны, нравственный барометр безошибочен. И ещё — острый ум, острый глаз и честность перед собой. Можно видеть и не понимать, или понимать и притворяться, что не видишь. Она видела и понимала, а притворяться не умела и не хотела. У неё часто спрашивали (и у меня тоже, когда я давала людям слушать Катины кассеты): «Откуда у вас столько злости?» Но это была не злость, а небезразличие к людям, прямота и бескомромиссность, которые заставляли её совершать рискованные поступки, требовавшие незаурядной смелости. Она прекрасно понимала, что «злость препятствует карьере», как она пела в песне, посвящённой памяти Некрасова. Об этом же и «Моя родословная» («Я не стояла у станка»):
«Сиротства гнёт» она снимала со стихов пением, открытым общением с аудиторией.
Как я писала выше, 17 марта 2002 года я участвовала в праздновании Песаха в университете Брандайс в пригороде Бостона. В своём выступлении я сравнивала Катину песню «Исход», которая была главным фокусом седера[26]
, с «Монологом Моисея» Городницкого. Доклад был на английском языке. Я говорила о том, что в начале перестройки эта тема волновала в России многих. Напоминание о сорокалетием периоде исхода евреев из Египта предостерегало от несбыточных надежд тех, кто ждал мгновенных перемен. Два русских барда написали об этом — Александр Городницкий и Катя Яровая. Риторика стихотворения Городницкого «Монолог Моисея» сурова и непримирима, с повторяющейся строкой «чтобы вымерли родившиеся в рабстве». Яровая говорит о выборе свободы и готовности защищать её («привёл Господь к земле обещанной бойцов»), о трудностях, с которыми сталкиваются странники в пути, об их верности своей религии. Её рефрен — «И прижимали первенцев к груди». Я рассказала, что после терактов 11 сентября подумала о том, как Катя отозвалась бы на это событие, если бы была жива, и поняла, что она уже это сделала. В 1982 году она написала песню о третьей мировой войне. Случайно или нет (скорей всего, не случайно, как всё у Кати), первым городом, столкнувшимся с приближающейся угрозой, назван Нью-Йорк. Песня имеет открытую концовку:Она использовала тот же образ любви к детям, что и в песне «Исход», но на этот раз она предлагает свою любовь и защиту всей планете — единственной Земле обетованной, завещанной всем нам. Она готова была взять на себя ответственность, даже когда не знала ответа. Её «Исход» излагает суть библейского сюжета в ключевой для истории России момент и, в более широком контексте, говорит о выживании человечества.
Несколько лет на Катиной могиле не было памятника. Лена Яровая рассказывала мне, что первый проект придумали Валерий Рыбаков и муж Лены Олег Шалашный: на мраморном постаменте — огромный кусок необработанного горного хрусталя, в котором преломляются и играют лучи света. У Олега были старые журналистские связи на заводе в городе Гусь-Хрустальный, которые он надеялся использовать. Владимир Самойлович остудил их пыл, сказав, что такой кристалл обязательно украдут. В результате на могиле Кати был установлен памятник по проекту Э. Дробицкого. Но идея Валерия и Олега так хороша и так соответствует Катиной сущности, что я любила об этом рассказывать.
В том же духе и диалог Виктории Скорняковой и Эдуарда Дробицкого на вечере памяти:
В. С.: Говорят, у художников люди ассоциируются с каким-то цветом. С каким цветом ассоциируется у вас Катя?
Э. Д.: Ну, Катя — это радуга.