Когда гаснут звезды

К тому времени, как я ворвалась в заросли старых секвой, мои мышцы были истощены, а одежда промокла от пота. Деревья были высотой в сотни футов, величественно неподвижные. Хэп как-то рассказывал мне, что такие старые и большие деревья, как эти, делают всего один вдох в день. Как если бы я действительно хотела понять их или хотя бы одно дерево, я должна была быть там в тот момент, когда оно дышало.

— Правда?

— Конечно. Океаны тоже дышат, — сказал он. — Горы. Все.

Я приземлилась в центре кольца деревьев, прямо в кучу хвои, пыли и лишайника. Это была не совсем молитва, но то, что Иден подчеркивала на протяжении многих лет. Когда становилось трудно и ты чувствовала себя неуверенно, любила говорить она, ты могла упасть на колени, где бы ты ни была, и весь мир был бы рядом, чтобы поймать тебя.

У меня было слишком много матерей и недостаточно материнской заботы. Иден была ближе всего к тому, чтобы я когда-либо чувствовала себя настоящей дочерью. А теперь ее не стало. Я успокоила себя и ждала прихода судьбы, какого-нибудь знака того, как жить дальше без нее, но ничего не происходило. Ничего, кроме волн озноба от моего собственного холодного пота и грусти, которая, казалось, поселилась в промежутках между деревьями, между стволами и ветвями, между иголками и листьями, между молекулами. Она забралась внутрь моего тела и плотно свернулась под ребрами, как кулак, сделанный из серебряной нити.

Наконец я встала на ослабевшие ноги и начала долгий путь домой. Когда я добралась туда, было уже далеко за полночь, свет на крыльце не горел, а во всех комнатах было темно. Когда я зашла на кухню и включила свет, Ленор вздрогнула. Она каким-то образом вскарабкалась на стул Иден за столом, и когда я подошла ближе, она вспыхнула, ее перья взбились вокруг шеи в сердитом воротнике, как будто она защищала пространство.

— Ты голодна? — спросила я.

Вопиющая тишина.

Я все равно нашла пакет с собачьим кормом и положила для нее несколько гранул на край стула, но в ту минуту, когда моя рука приблизилась, она взмахнула здоровым крылом, оттопырив перья на шее, просто промахнувшись мимо меня.

Я ударила ее, не задумываясь. Ее тело было гораздо более твердым, чем я ожидала, толстым и несгибаемым, как что-то вырезанное из дерева.

Она мгновенно нанесла ответный удар, вонзив клюв в плоть возле моего большого пальца, теперь оба крыла подняты, даже сломанное.

— Прекрати! — Я снова подняла руку, зная, что перешла черту. Никто и никогда не должен был причинять вред животным. Иден не хотела бы видеть нас такими, но я обнаружила, что ничего не могу с собой поделать. Я не могла отступить.

— Не смей, — предупредила Ленор, та же фраза, что и всегда, но, наконец, она обрела смысл. Она говорила со мной о настоящем, о нас. Взгляд ее глаз был таким холодным, что мое сердце перевернулось.

Я бросилась к ней, схватив ее толстое тело и застав ее врасплох. Она ужасно извивалась у моей груди, извиваясь и сопротивляясь, пытаясь освободиться, в то время как я прижимала ее крепче. Открыв входную дверь, я вышвырнула ее во двор, а затем быстро захлопнула за собой дверь и заперла ее. Затем я поспешила в свою комнату и тоже захлопнула эту дверь, лежа лицом вниз на своей кровати, охваченный ненавистью, виной, стыдом и кто знает, чем еще.

«О, милая», — сказала бы Иден. «На кого ты действительно злишься?»

На тебя. Но это тоже было неправильно. Все было не так. Мои глаза горели. Мое сердце горело от пустоты.

Примерно через полчаса — на самом деле я понятия не имела — я встала и тихо прошла через дом к входной двери. Я открыла ее, ожидая, что она будет на коврике или на дорожке перед домом, но Ленор уже ушла. Я запаниковала и бросилась на ее поиски. Но ее не было ни под изгородью, ни рядом с домом. Она не пряталась возле гаража или между мусорными баками. Я схватила квадратный фонарик, большой, как термос, который Хэп держал в шкафу в прихожей на случай штормовых ночей, когда отключалось электричество, и направила его в чернильную ночь, снова и снова шепча имя Ленор вместо того, чтобы кричать, как мне хотелось. Я боялась разбудить Хэпа, или, может быть, Иден, где бы она ни была сейчас, наверху, у звезд, или внизу, на неровной береговой линии, ищущая и терпеливая, незакрытый луч света.

В конце концов я сдалась и вернулась на кухню, рухнув на стул, с которого начался весь этот кошмар, рядом с брошенной кучей гранул собачьего корма. Я сделала что-то ужасное и намеренно, и я не могла взять свои слова обратно только потому, что мне было жаль. Жаль, что я ее не нашла. Я понимала, что сожаление было, возможно, самым одиноким чувством из всех, потому что оно только возвращало тебя к самому себе.

— 34-

Когда собака подбегает к нам, Клэй ЛаФордж широко улыбается, как будто вселенная только что пошутила. Может быть, так оно и есть.

— Люди всегда говорят, что у слонов отличная память, но я бы в любой день поставил собаку против слона.

— Я не могу позаботиться о собаке.

Он продолжает улыбаться своей загадочной улыбкой.