Когда говорит кровь

Дверь ночлежки заскрипела и из темного проема, натягивая пониже неизменный капюшон, появился Мертвец. Пройдя нетвердым шагом, он склонился над струей воды и долго жадно пил, набирая воду ладонями. Похоже, ему было все же получше чем Скофе. Проклятье, ему всегда было лучше по утрам. Как бы крепко не пил этот мерзавец прошлым вечером, утром он всегда находил в себе силы, чтобы натянув свою пугающую всех незнакомцев искалеченную улыбку, подняться на ноги и заняться делами, будь то лагерная служба, марши или… шатания по городу.

– Смотрю нездоровиться тебе, Бычок? – проговорил он с притворным участием.

Скофа кивнул и вновь сунул рожу под струйку воды.

– Хоть ты и Бычок, а пьешь как лошадь,– хохотнул Мертвец и тут же закашлялся.– Ладно, крикни меня, как прекратишь попытки осушить городские фонтаны. Надо бы пройтись.

Он сел на каменный бордюр фонтана, и свесив ноги, засвистел простенькую, но прилипчивую мелодию. Скофа посмотрел на друга с ненавистью: дорого бы он дал, чтобы вот также просыпаться по утрам, не моля Моруфа о скорой и милосердной смерти.

– А толку то? – прохрипел Скофа. Слова, словно обзаведясь колючками или лезвиями, больно резанули его горло.

– Толк есть всегда,– загадочно улыбнулся ему Мицан.

Мертвец никогда не терял присутствие духа. Великие горести, наверно и тогда, примотанный к столбу, изрезанный и обгорелый, он надеялся на лучшее. Верил в долбанное чудо. И только потому и выжил, когда все другие умерли. Вот и теперь, он словно не замечал глубины их падения, продолжая барахтаться и верить.

У большинства отставников из их знамени, жизнь кое-как да сложилась. Одноглазый Эйн купил виноградник в Латрии и уехал туда сразу после отставки. Фолла осел где-то тут, в Кадифе, вложив сохраненные сокровища в семейное ремесло. Ещё пара другая человек разъехались по своим семьям. Только вечный гуляка и балагур Керах Дитария, которого все считали не иначе как заговоренным, ведь за все свои годы службы и битв он даже мизинчика не сломал, нарвался на нож в пьяной драке на следующий же вечер после церемонии.

А вот они с Мицаном, как всегда, пошли одним путём.

Та же стремительная потеря денег, та же нищета и то же пьянство. Вот только если Скофа сам был повинен в своих горестях, то Мицану просто-напросто не повезло. После отставки Мертвец загорелся идеей делать деньги на торговле вложившись в одного купца, что уже много лет плавал в Саргшемар за шелком. Дело казалось надежным и прибыльным. Маршруты по северному побережью считались в целом безопасными, особенно летом, когда сезон штормов оставался в прошлом, а на патрули выходили боевые флотилии Эурмикона.

Вот только купца, что лет двадцать спокойно плавал через всё Внутреннее море, именно в тот рейс взяли на абордаж налетчики из клавринских племен, пустив на дно его судно, его самого, а заодно и все мечты Мицана.

С тех пор Мертвец вновь был неразлучен со Скофой, пропивая всё, что попадало в руки старым друзьям. Но в отличие от Быка, он не терял надежду на лучшее. И этим его не убиваемым настроем то воодушевлял, то доводил до бешенства.

И он был прав. Проклятье, конечно же он был прав. Им нужно было двигаться. Неважно куда, неважно зачем, главное – двигаться. Чтобы просто не превратиться в такую же гниющую заживо плоть, которая населяла ночлежки окраины.

Напившись напоследок резко ставшей невкусной и проржавелой воды, он пару раз с силой хлестанул себя по щекам, от чего они отдались бодрящей болью.

– Хер с тобой, Мертвец, потопали.

Его старый сослуживец ловко спрыгнул с фонтана, и, не переставая насвистывать дурацкую мелодию, зашагал в сторону темнеющего переулка. Куда он шел, было и так понятно. Почти каждое утро в их нынешней странной жизни начиналось одинаково. От окраины по переулкам к Морскому базару, где зажатая с одной стороны лавкой кожевника, а с другой – ростовщика, стояло старенькое, и потрепанное двухэтажное здание «Красной накидки».

Для большинства жителей и гостей Кадифа, в этой таверне не было ничего примечательного. Обычное местечко, где можно было выпить дешёвого вина и съесть миску супа на говяжьих костях, или ячменной каши с разваренными бобами и лепешками. Но для Скофы, Мицана, да и всех прочих ветеранов, чья жизнь после отставки покатилась в бездну, эта таверна была особенной. Она была ярким светочем в царстве бесконечной тьмы, что позволяла держаться за крупицы надежды и выживать тем, кого оставили родные и боги.

Она и называлась-то «Красной накидкой» совсем неспроста: её хозяин, однорукий старик Ирло Цивегия, свято чтил узы братства, рожденные походной тагмой. И хотя его собственные походы и войны остались далеко позади, ещё во времена Ардишей, которых он иначе как «благословенными» не называл, это совсем не мешало ему чувствовать себя частью великой армии.