Когда говорит кровь

Условия брака тоже были ей не по душе. И особенно не по душе ей было то, как именно предлагал их Кирот. Он словно бы покупал их семью, как рабов на рынке. Но после смерти Арно какой у них был выбор? Её муж ещё мог хоть как-то платить по долгам за счет подачек Тайвиша, даров за одобренные сделки купцов, а иногда и просто ускользнувших от казны податей и сборов. Но он был мертв, их земли находились в залоге, а сама она была не столь уж завидной невестой. Вот и выходило, что лишь удачный брак Айны мог их спасти.

Усилием воли Лиатна заставила себя поднять глаза и посмотреть в эти два горящих ледяным пламенем уголька на лице сына. Её губы растянулись в легкой улыбке.

– Когда-нибудь потом, когда ты вырастешь и немного поумнеешь, ты ещё поймешь на сколько я была права,– примирительным тоном проговорила женщина и попыталась обнять сына, но тот двинув плечами стряхнул её руку.– Злиться ты можешь сколько захочешь. Это всё равно ничего не изменит. Айна станет женой Рего, а мы избавимся от наших долгов.

– И от нашей собственности и чести в придачу,– буркнул Энай, демонстративно разворачивая свиток.

– Вот и вернешь её, когда встанешь во главе нашей семьи. А ещё лучше – добавь к ним и новые владения.

– Пожалуй, я так и сделаю, мама.

Лиатна не смогла сдержать смешка, от того серьезного тона, с которым говорил этот болезненный худенький юноша. Вот только вслед за смехом ей захотелось расплакаться. Мир за стенами дома точно сожрет её мальчика в один укус. А вместе с ним – и всю их фамилию.

Глава четырнадцатая: Разбитая твердь

Синклит бушевал. Казалось, что ещё немного и облаченные в черные и белые мантии старейшины бросятся друг на друга с кулаками. Сбившись в две толпы, они свистели, выкрикивали оскорбления и проклятья, топали ногами, стоило очередному оратору подняться на трибуну и произнести первые слова.

Весь Зал собраний пребывал в абсолютном хаосе. И не было никого, кто мог бы создать из него порядок, укротив эту обезумевшую свору, в которую превратились алатреи и алетолаты. Ведь впервые за последние два десятилетия, место Первого старейшины оставалось пустым.

Великий логофет как всегда стоял у ворот, прислонившись спиной к резной колонне и скрестив на груди руки. Поза его была неизменной. Ровно той, в которой он обычно простаивал все эти бесконечно долгие собрания. Но сегодня взгляд его не бегал по лицам старейшин, беззвучно грозя, подкупая или напоминая про старые договоренности. Не было никакой тайной игры, что так великолепно вел он одними лишь глазами, бровями и едва уловимыми движениями губ. Сегодня большие карие глаза Джаромо Сатти казались пустыми глазницами истлевшего мертвеца, а неизменная улыбка, превратилась в сухую линию поджатых губ.

В этом зале стояла только его плоть. Пустая и выпотрошенная, словно шкура, брошенная у очага. А мысли и чувства, всё то, что и составляло Джаромо Сатти, прибывало вдали от этих стен и даже времени. Он был там, в том чёрном и жутком дне. Дне, который расколол твердь и основу его жизни.

Великий логофет вновь сидел на полу возле завернутого в красную шелковую ткань тела, сжимая бледную руку, унизанную перстнями. На ощупь она совсем не походила на человеческую. Слишком холодная, слишком жесткая. Скорее она напоминала деревяшку полежавшую на морозе, чем руку человека. И как бы Великий логофет её не сжимал, как бы не сдавливал и растирал, он был не в силах вернуть навсегда покинувшее её тепло.

Вокруг копошились рабы, стражники, сановники и домочадцы. Кто-то куда-то бежал, кто-то кричал, в уголке избивали слуг, приносивших сегодня вино и еду хозяину дома, и слезы одних смешивались с проклятиями других. То и дело к нему подбегали люди и спрашивали его, кричали ему в уши и тормошили. Но Джаромо словно оглох и ослеп. Мир вокруг него застыл и исчез, превратившись в бескрайнюю пустоту, посреди которой был лишь он и завернутое в покрывало тело.

Тело человека, служению которому он посвятил всю свою жизнь.

До их первой встречи он был никем. Бесплотной тенью, что копошилась у подножья жизни. Безымянным провинциальным сановником, все мечты которого укладывались в мясо на ужин, крышу, которая не течет во время дождя, и сандалии из мягкой кожи. Но Шето заметил его. Выделил и возвысил, взяв в свое удивительное путешествие к вершинам власти. Он наполнил его жизнь смыслом, разделив с ним свою самую заветную мечту и самую важную цель.

И теперь он был мертв.

Лежал на мраморном полу, укрытый плащом одного из домашних стражей. И Великий логофет чувствовал, как вместе с ним исчезал смысл и его собственной жизни.

Впервые за очень долгие годы он почувствовал себя беспомощным. Он не знал, как быть и что ему делать. Люди вокруг ждали от него слов и решений, ждали команд, но Джаромо хотелось рыдать, уткнувшись в этот плащ, ставший саваном. Ему хотелось прыгнуть за парапет и, разбившись о морские камни, продолжить следовать за человеком, даровавшим ему смысл и цель. Все его силы, вся его воля, превратились в ничто. В такой же тлен и прах, в который предстояло обратиться Шето Тайвишу.