Когда я был маленьким, у нас была война

В холодную пору она чувствовала себя сносно, но чуть затеплеет, начинала задыхаться. Летом спала только на свежем воздухе, к тому же сидя. Чаще всего у колодца рядом с хатой. Сядет на землю, прислонится к срубу и дремлет. Кто-нибудь придет ночью за водой, наткнется на Сахниху и, понятно, испугается. Потом начинает сочинять всякие истории.

Крестная очень переживала за свою маму, возила в больницу, но там она совсем задыхалась и просилась домой. В такие дни крестная ходила, как в воду опущенная, и никакими уговорами на гулянку ее не затащить. Но если со стороны Новокарловки тянуло холодным сивером, баба Сахниха оживала, и тогда в хате мою крестную не удержать даже конями. А как она пела! Ее песни собирались слушать из Новоселовки, Федоровки и даже Вишневого.

…У нас на Украине до сих пор верят, что девушка может напеть свою судьбу. Наверное, это и случилось с моей крестной. Любимой песней у нее была:

«Коробочку спичек достануИ в теплой воде размочу,

Стакан под подушку поставлю,Записку на грудь положу.А завтра, подруги, приходите.Я буду лежать на столеВ белом венчальном наряде,

Букет голубой на груди…»

Когда моей крестной сообщили, что самолет ее Лёни сбит над Испанией, она выменяла у цыган коробок фосфорных спичек, растворила в воде и выпила. Ее спасли, и вскоре она возвратилась к сидящей у колодца матери. Тихая, и совсем на себя не похожая. Только еще красивее. На учительскую работу больше не пошла, а вместе с бабой Сахнихой собирала в степи травы, сушила и продавала на станции. Вечерами вдвоем с мамой гадала на картах, и всегда выпадало, что крестный папа Лёня не погиб, а где-то в казенном доме с червонной дамой на сердце.

Когда на нашу страну напали фашисты, и наш родной папа ушел на фронт, они стали ворожить уже на двух королей — червонного — папу Леню и крестового — нашего родного папу. И опять выпадало, что оба живы, в оба казенном доме, и с червонными дамами на сердце.

У нас все хорошо помнили начало войны. Даже моя сестричка Аллочка пела:

Двадцать второго июня,

Ровно в четыре часа.Киев бомбили, нам объявили,Что началася война.

Но вот, когда немцы захватили наше село, помнят плохо. Мама говорит, что в начале сентября, а учительница из Новоселовки Марья Павловна — еще в конце августа. Люди так испугались, что даже день забыли.

Сначала немцы вели себя мирно. Зайдут во двор, наберут куриных яиц и сала, больше ничего. Потом стали забирать парней и девчат в Неметчину. Обычно до станции их сопровождали полицаи Радько и Плужник. Вообще-то полицаев у нас набралось человек десять, но сопровождали только эти. У других подконвойные разбегались, а эти сдадут на потребу Гитлеру даже родную маму.

Когда пришла очередь отправляться в Неметчину моей крестной, ее и еще четверых девчат из Новоселовки сопровождал Радько.

Мама сказала, что теперь Сахнихе без дочери верная гибель. Но ни девчата, ни крестная никуда не уехали, и к вечеру возвратились в село. Люди думали-гадали, что же случилось, и поняли только, когда вдруг моя крестная вышла замуж за полицая Радька. Перед этим принесла к нам фотографии, на которых сфотографирован Лёня летчик-самолетчик. Долго целовала фотографии и плакала, потом попросила маму спрятать.

Теперь она жила от нас через две хаты и однажды спасла меня от расстрела. В селе остановилась чехословацкая часть, два пьяных чеха забрели во двор и стали играть с детьми. Один катал меня на закорках и распевал: «Малый Сталин! Малый Сталин!», другой пиликал на губной гармошке и подмигивал сестричкам. Вдруг тот, который с гармошкой, перестал пиликать и заявил своему товарищу: «Вот этот Сталин вырастет и тебя убьет. Нужно расстрелять его сейчас».

Мама заголосила. Неделю тому назад перепившиеся немцы сожгли в Вишневом женщину вместе с детьми. Было понятно, что и эти шутить не собираются. На мамин плач прибежала крестная, отобрала меня у пьяных чехов и увела домой. Мама говорила, они так опешили, что даже забыли про свои ружья…

Жил Радько богато. Чего греха таить, немало еды крестная перетаскала и в нашу землянку. Баба Сахниха новому замужеству дочери не обрадовалась и во двор к Радьку не заглянула. Она даже спать стала с другой стороны колодца, чтобы не видеть его хаты. Не ходила в гости и к нам, хотя до войны даже нянчилась. Бывало, крестной нужно петь в районе, а одной не хочется. Она нашу маму уговорит составить компанию, а детей — Сахнихе.