Когда я был маленьким, у нас была война

— Дэбэлый борщ сегодня получился, мамо. Насыпь, наверно, еще одну мыску.

— Да ты з глузду зъихав, Федор! — отчаянно восклицала мать. — Дачный возле Писок свистит.

— Ничего. Посвистит, — успокаивал ее Федор и снова брался за ложку…

Наевшись, надевал железнодорожную суконную куртку с блестящими пуговицами и отправлялся к остановке. Поезд уже стоял у переезда, машинист, свесившись с окошка, ругал Федю, но тот даже не поднимал голову. Шел и внимательно слушал паровоз. Если с паровозом все в порядке, садился в ближний вагон, даже не взглянув в сторону машиниста. Если же в сипении паровоза что-то настораживало, грозил машинисту кулаком и карабкался в паровозную будку…

Года за три до войны тетка Марфа умерла, и ее место заняла Тося. Она еще соплюшкой бегала за Федей, но тетка Марфа не пускала и за порог, а, сколько жила, сколько и подбирала ему другую невесту. И богаче, и хорошего рода, да, чтобы и пара. Федя почти двухметрового роста, а Тося — чуть выше пояса. Конечно, и красивая, и работящая, но для Феди маловата.

Подходящих невест в нашем селе не было, а городские крутили носом. Так тетка Марфа и умерла, не увидев ни невестки, ни внуков.

Тося, даже не дождавшись, когда высохнет на могиле земля, перебралась к Феде, да так и жила не понятно кем. Мама как-то выгнала корову в стадо и на правах родственницы решила проверить, как они там ночуют? Оказывается, они даже спали порознь! Федя в горнице, а Тося в прихожей на широкой скамейке. Только и того, что, варила Феде борщ, будила к дачному да стирала спецовку. Мама говорила, Федя за своими паровозами даже не заметил, что у него другая хозяйка.

Но, может, мама и не права. Тетка Кунька тоже была в гостях и заметила, что на постели у Феди две подушки, и на обеих отпечатаны головы. Не станет же Федя спать на подушках по очереди? А на скамейку Тося успела перебраться, когда заметила, как мама мелькнула за окном. Стыдно ей, — не мужняя жена, и с Федей в одной кровати. Еще тетка Кунька видела, как Тося его целовала. Прямо на улице! Тот согнулся в три погибели, а эта целует. А уж такой бирюк, как Федя, просто так кланяться не будет.

К тому же, из-за неважного столовского борща домой теперь не уходил. Тося, каким-то образом выведывала, что сегодня ее Федя голодает, ставила в кошелку кувшин с борщом, там же пристраивала бутылку молока и торопилась к железной дороге. Стояла и ожидала попутный поезд. Пассажирский или грузовой — без разницы. Машинист издали узнавал Тосю и притормаживал, кочегар на ходу подхватывал кошелку, помощник машиниста — Тосю. Потом таким же образом высаживали у паровозного депо.

Тося кормила Федю и, принималась помогать. Подавала инструмент, вытирала с Фединого лица капельки пота, или просто сидела и смотрела, как он работает.

Где-то к полуночи с ремонтом обычно заканчивали, в топке горел огонь, и приборы показывали, что паровоз просится в путь. Федя садился на место машиниста, Тося — ему на колени и в таком виде совершался пробный пробег от депо до поворотного круга.

В те годы любимой у молодежи была песня о трактористе Петрухе:

«По дороге, по пыльному тракту ли —Все равно нам с тобой по пути.

Прокати нас, Петруха, на тракторе,До околицы нас прокати!..»

А вот Федя катал любимую на паровозе. До поворотного круга и обратно. Снова до круга и снова обратно. Пока не приходил к выводу, что с машиной все в порядке. Тогда Тося бралась за висящую над головой петлю, открывала клапан и посылала всему миру победный гудок. Громкий и длинный. В диспетчерской, на стрелках, и даже у нас в селе узнавали, что Федя с Тосей вдохнули жизнь в еще одну заболевшую машину.

Какое-то время они сидели и любовались своей работой, после спускались вниз и шли к стоящей в углу депо вырезанной из паровоза будке. Когда-то в ней был тренажер для молодых машинистов, потом ее занял Федя. Хранил инструмент, запасные части, переодевался в спецовку. Здесь же стоял сбитый из досок топчан. На этом топчане Федя с Тосей и оставались до утра.

Раньше Тося работала в колхозе, но когда перешла к Феде, на поле почти не показывалась, и, само собой, не выработала положенных трудодней. В наказание у нее отрезали больше половины огорода и запретили пасти корову в общественном стаде. Могли и судить, но к счастью, в одну из ночей начальник станции заглянул в депо, проверить, как идет ремонт паровоза под военный состав. Там познакомился с Тосей, поел ее борща и распорядился оформить сторожем депо. Никто никогда это депо не охранял, да и кому могли понадобиться паровозы? Все равно оформили. К тому же одну единственную. Получалось, сутки депо находилось под охраной Тоси, а трое — тащи эти паровозы куда хочешь.