Когда я уйду

– Ах да, – невозмутимо отвечает Патрик. – Онкологический диагноз может быть крайне стрессовым. Но ведь все дело в перспективе. Я хочу сказать, что мы все умираем, не так ли? Я могу выйти отсюда и вечером меня собьет автобус. Никто не может заранее знать, когда умрет, никто не властен над жизнью, и это пугает сильнее всего, верно? Потеря контроля.

Он улыбается, очевидно, гордясь тем, что эффектно завершил лекцию, пока я ввинчиваюсь в сиденье, пытаясь не закричать. Все, что я до этой минуты узнала от Патрика, – это нет ничего более покровительственно-снисходительного, чем когда кто-то, кому не грозит смерть, начинает рассказывать умирающему, как следует к ней относиться.

И почему люди вечно твердят, что их может сбить автобус? Словно жизнь – одна большая игра «Фроггер», и людей на каждом шагу сбивает опасный городской транспорт. Вряд ли Патрик сегодня выйдет на улицу и попадет под автобус. Для этого ему, по крайней мере, нужно будет идти пешком, а я готова побиться об заклад, что он на машине. Во-вторых, нужно быть ужасно беспечным пешеходом, чтобы не увидеть двенадцатитонную прямоугольную махину, несущуюся на вас.

И в-третьих, мне не нравится Патрик.

Я молча проклинаю доктора Сандерса за то, что послал меня к пульмонологу, вообразившему себя психотерапевтом.

– Хм-м-м, – мычу я, делая вид, будто размышляю над маленькой речью Патрика. – Может, нам стоит перейти к дыхательным методикам? Думаю, это поможет лучше всего.

Его лицо омрачается… Интересно, чего он ожидал?! Что я подскочу от радости и закричу:

«Да! О, спасибо вам! А я так волновалась из-за того, что умираю, но завтра меня может сбить автобус. Так что ни к чему волноваться! Теперь я чувствую себя гораздо лучше!»

Он поднимает правую ногу и кладет обтянутую носком щиколотку на левое колено.

– Да, конечно. Но подумайте над тем, что я сказал. Вам также неплохо рассмотреть другие области вашей жизни, контроль над которыми вы можете ослабить. Чем яснее мы осознаем, что сидим не в кресле водителя, тем лучше. Вам нужно отпустить себя.

– Отпустить, – повторяю я сквозь стиснутые зубы. – Понятно.

Он смотрит на меня немного дольше. Словно ждет, пока я окончательно осознаю эту мудрость, после чего кивает.

– Прекрасно. Тогда начнем.

Он рассказывает, что глубокое дыхание – худшее, что можно сделать при перенасыщении легких кислородом. И объясняет, что необходимо задерживать дыхание на десять секунд, когда я чувствую приближение панической атаки. Нужно принять беспокойство, наблюдать за ним, действовать как обычно, дышать неглубоко и ожидать лучшего.

Но я не могу не думать о том, как меня собьет автобус.

И в каком-то отношении это лучший способ уйти.

Я не могу найти маленькую морковку.

Я точно знаю, что купила ее вчера в магазине, но она необъяснимым образом исчезла из контейнера для овощей в холодильнике.

– Джек! – ору я, не разгибаясь, обыскивая глазами каждую полку, будто пакет с оранжевыми овощами может по волшебству появиться передо мной.

– Да! – откликается он так громко и ясно, что я подпрыгиваю и едва не стукаюсь макушкой о закрытую дверцу морозилки.

Я поворачиваюсь и вижу, что он стоит у меня за спиной, уже в больничном костюме.

– Ты не видел морковь?

Я понимаю, что невозможно было скормить целый пакет Герти вчера вечером, когда он вернулся домой, но, может, он оставил пакет у ее клетки или… или…

Я не могу найти другое правдоподобное объяснение.

– Нет, – говорит он, хватая со стойки коричневый пакет с ланчем.

– Подожди! Там только сандвич.

Я хватаю яблоко и протягиваю ему.

– Возьми это.

– Спасибо, – говорит он и сжимает мою руку. – Хорошего тебе дня.

Он выходит. Решетка с шумом захлопывается. Я смотрю на дверь, все еще подрагивающую после его поспешного отступления, и понимаю, что он даже не поцеловал меня. И кто бы его винил? Последнее время я не особенно восприимчива к его ласкам.

Но все же.

Все же…

Герти принимается визжать. Слышала, как я шарю в холодильнике, и хочет знать, где ее морковь.

– Я бы тоже хотела это знать, – бормочу я, хватая огурец и нарезая тонкими ломтиками. Покормив Герти, я иду в спальню, снимаю простыни, несу в подвал и запихиваю в стиральную машину. Кладу порошок и включаю. А потом долго стою. Не двигаясь. Целый день простирается передо мной, как океан воды.

У меня есть дела. Прежде всего купить морковь. И я всегда могу поехать на занятия, хотя не была там несколько недель. Можно вымыть плинтусы. Вымести из-под кровати накопившуюся собачью шерсть и позвать специалиста, узнать, сколько будет стоить укрепить крыльцо, чтобы оно не отходило от дома.

Но ноги решительно приросли к цементному полу. Я смотрю на закрытую машинку и на какой-то момент расстраиваюсь, что сунула туда простыни. Больше всего на свете мне хотелось бы забраться обратно в постель. Но не потому что я устала.

Мне скучно.

Я прокручиваю слова в голове. Все это время я была занята: ездила в университет. Искала жену Джеку. И что мне теперь делать?