Когда явились ангелы

К этому времени многое поменялось в моей жизни. По решению суда мне было запрещено жить в округе Сан-Матео. Я вернулся в Орегон, на старую ферму у Нево вместе с семьей – не автобусной, а той, что носила одну со мной фамилию. Автобусная рассеялась и перегруппировалась в соответствии с собственными переменами. Бегема зависала с «Грейтфул дэд» в округе Марин. Бадди взял на себя отцовскую маслобойню в Юджине. Доббз и Бланш раздобыли ферму недалеко от нас и растили детей в кредит. Автобус ржавел на овечьем выгоне, послед Вудстокской кампании. Неправильный поворот на мексиканской железной дороге оставил от Хулихена только миф и пепел. Мой отец стал тенью той башни, какой был в моей юности, его иссушило что-то, что медицина может только назвать, да и то неуверенно.

В остальном все шло неплохо. Наказание за наркотики я отбыл, испытательный срок закончился, судимость была снята. Право голоса мне вернули. Голливуд решил снять фильм по моему роману о сумасшедшем доме, и снимать решили в больнице штата, где разворачивалось действие романа. Даже попросили меня написать сценарий.

Чтобы закрепить эту фантазию, продюсеры отвезли меня на лимузине в Портленд, познакомить с главным врачом Малахией Мортимером. Доктор Мортимер был седовласый благожелательный еврей лет пятидесяти, с веселым монотонным голосом. Он, как гид, водил нас по больнице – меня и стайку важных голливудских господ. Господам стоило вкручивать понапористее.

Обходя неряшливые, обветшалые палаты, я живо вспоминал свои ночные смены – и этот звон тяжелых цепочек с ключами, и запах освежителя воздуха пополам с мочой, и особенно лица. Любопытные неподвижные взгляды из дверей и в коридорах рождали странное чувство. Это было не то чтобы прямо воспоминание, но как будто что-то знакомое. Такое подергивание внутри, когда чувствуешь, что от тебя что-то нужно, но не знаешь, кому и что именно нужно. Я подумал, что это может быть просто информация. Снова и снова меня вытягивали из шествия взгляды, в которых читалось мучительное желание понять, что происходит, и я чувствовал себя обязанным остановиться и хотя бы частично объяснить. Лица светлели. То, что их печальное положение могут использовать как фон для голливудского фильма, людей не огорчало. Если главный врач Мортимер решил, что так надо, у них нет возражений.

Меня тронуло их доверие к Мортимеру, и сам он произвел большое впечатление. Все подопечные, похоже, любили его. Он, в свою очередь, восхищался моей книгой и был доволен переменами, которые произошли благодаря ей в этой области. Продюсерам нравилось, что мы нравимся друг другу, и еще до конца дня все было согласовано: доктор Мортимер разрешает съемки в больнице, кинокомпания оплачивает ремонт, который давно уже требовался, пациенты будут статистами на оплате, я напишу сценарий, голливудские господа нагребут «Оскаров». Все будут довольны и счастливы.

– На этом проекте прямо написано: «Большие сборы!» – с энтузиазмом высказался второй помощник кого-то.

Но вечером, когда я возвращался в Юджин, мне было трудно разделить их энтузиазм. Это подергивание продолжалось, оно подтаскивало мои мысли к измученному больничному лицу, как фантомный спиннингист рыбу. С этим лицом я не сталкивался много лет. И не хотел сталкиваться. Никто не хочет. Мы научаемся отворачиваться всякий раз, когда чувствуем это цепляние – в липком ли взгляде алкаша, в навязчивости проститутки, в словах, цедящихся сквозь сжатые зубы уличного торговца наркотиками. Это профиль неудачника, та сторона лица общества, от которой другая сторона всегда хочет отвернуться. Может быть, поэтому сценарий, который я состряпал, не понравился господам – они опознаю́т неудачника, когда их подмывает отвернуться от него.

Шли недели, а от смутного дерганья я не мог отделаться. Оно страшно тормозило работу над экранизацией. Переделка романа в сценарий – вопрос главным образом сокращения, уплотнения; а я пытался сказать не только больше, но и что-то другое. Срок подачи первого варианта давно прошел. Я отверг предложение продюсеров снять мне жилище неподалеку от больницы, чтобы я походил по палатам и, может быть, подзарядил свою музу. Муза моя была перегружена уже после первой экскурсии. Предпринять вторую я не был готов. То, что меня так крепко зацепило, ждало и сейчас с наживленным крючком и, если зацепит еще крепче, то, я боялся, зацепит навсегда.