Когда явились ангелы

Мы наклоняемся и заглядываем в него, а толпа вокруг – бум бум БУМ бум хи хи! – Смех, ритмический галдеж, арабские диссонансы – в камере шум, как на ночных улицах.

– Они ухватили суть Каира, – замечает Джек, – вплоть до запаха.

Когда глаза наши привыкают к сумраку пустой каменной гробницы, мы оба видим, что на дне ее сантиметра два мочи. Бум бум БУМ хи хи… Чтобы предотвратить припадок, я вынимаю губную гармонику. Пораженная звуками толпа умолкает. Джек дергает меня за рукав, но я продолжаю играть. Все стоят, пялятся на меня, а я продолжаю дуть до головокружения, наполняя каменную полость крепкими аккордами G, аккордами C и F. Я покажу вам, темным зассанцам, как паломник-янки умеет играть и галдеть! И неожиданно для себя уже пою:

– Соберемся у реки…

Хватит пялиться! Какая это, по-вашему, река, вы, мусульмане, вы, методисты, фундаменталисты, – Миссисипи? Конго? Огайо?

– …у реки, у реки…

Амазонка? Волга? Янцзы? Вы, с вашей древней картинкой на обороте замусоленного доллара и свеженьким биржевым наваром, о какой, по-вашему, речке речь?

– …что струится у подножия трона Божия…

Джеки утаскивает меня, пока я не начал проповедовать. После спуска по Большой галерее голова у меня перестает кружиться, но внутренности бурлят, как речка, полная согрешивших баптистов.

– Плохо выглядишь, – говорит Джеки.

– Плохо себя чувствую.

Наконец выходим на воздух. Под аплодисменты всей ауды мечу весь могучий гостиничный завтрак на стену Большой пирамиды.

18 октября. Подыхаю. Проклятие фараонов пришпилило меня, потного, к постели. Читаю жуткие теории о конце света, вижу страшные сны о человечестве, навеки отпавшем от веры.

19 октября

. Снова лезу на эту штуку и сваливаюсь с высокой температурой. Снова чтение и сны. Экстраполяции. Ладно, скажем, он грядет – Говнодуй. Скажем, ученые определенно предсказали его, как в «Когда столкнутся миры». Повсюду люди пачкают исподнее, бегают кругами и требуют, чтобы кто-то что-то сделал. Что сделал? Послал элитную сперму в космос, как предлагает доктор Лири в «Терра II»? Так сказать, кончил в белый свет, продолжил род в космосе?

Принять это как Волю Аллаха – и пусть нас затопит?

Или попробовать выплыть?

Но постойте! Нет никаких признаков нужды в спасательной шлюпке, чтобы сохранить наш вид. Говнодуи случались много раз, а Homo sapiens держится. В опасности на самом деле не наши шкуры и не наши души. Наша цивилизация.

Вообразите, что после внезапного почти полного уничтожения (в вечной мерзлоте нашли мастодонта со свежими цветами в пасти – настолько внезапного) уцелели черт знает где какие-то горсти людей. Вообразите, что они стараются сохранить кое-какие основные навыки. Как они сохранят, например, пастеризацию? Трудно объяснить бактериологию второму поколению уцелевших в пещере даже с помощью сохранившихся библиотек.

Сначала должны быть ритуалы.

«Запомните: молочко кипяти! Молочко кипяти!»

«Будем

, Мудрый, Старый Вождь. Молочко кипятить!» Заводят молочную песню: «Кипяти молочко, убивай жучков, их никто не видит, но от них болеют».

Библиотеки существуют! В старых ритуалах – ключ к их местонахождению. Древние песни! Камеры! Таблицы!..

Тут в мой бред вторгается воспаленный Джек Черри.

– Здесь Малдун! Он нашел кого-то, кто знает, где зал! Сегодня вечером он отведет нас туда.

– Что знает? Кто? – Я немного прихожу в себя.

– Местный провидец. У него было видение, что три американца ищут тайный зал, и он нарисовал карту!

– Карту?

– Дороги к подземному залу! Похоже, он что-то петрит, если угадал, что мы ищем.

Похоже, Джеки слегка занервничал после нахлобучки из редакции по поводу безрезультатности нашей командировки; но я одеваюсь и выползаю на улицу. Малдун беседует с маленьким мужчиной в синей джелабии.

Это Марадж.

IV. Вниз, в гробницу Тельца

Засуха на воды его, и они иссякнут; ибо это земля истуканов, и они обезумеют от идольских страшилищ.

Иеремия 50, 38

По-прежнему 19 октября, суббота, вторая половина дня, прошло всего несколько напряженных секунд.

– Доброе утро, мой друг, – говорит Марадж, выпрастывая ладонь из синего рукава. – Хорошее утро?

Я отвечаю, что утро неплохое для двух часов дня, и жму ему руку. Мы впервые оглядываем друг друга при дневном свете. Он старше, чем я думал, седеет, но черные глаза его так же молоды и блестящи, как белые зубы. Он выжидательно улыбается: как я себя поведу. Тут, на солнечной улице, легко нарушить протокол: признав при посторонних, что он мой главный поставщик гашиша, я совершу faux pas[14], которая будет стоить мне хорошего посредника; с другой стороны, отчужденность может быть воспринята как пренебрежение.