– Слава богу, он был не из моей группы. Но и мне не миновать. Понимаете, среди них столько стариков, пенсионеров, они скопили деньги, чтобы посмотреть на Святую землю, даже если это будет последним делом в их жизни.
Двигатели наконец заработали, и мы отъезжаем к началу взлетной полосы. Настроение на борту повысилось. Слышится нервная болтовня. Уже перед самым разбегом кто-то кричит:
– Слушайте, кто вчера выиграл бой?
– Какой бой? – кричит кто-то в ответ.
– Между язычником и неверным.
Все смеются, даже турки и придурки, но победителя никто не знает. Стюардесса обещает спросить капитана и сообщить нам. Взлетаем. Когда набрали высоту, пенсильванский священник говорит:
– Не Форман. Мне все равно, что она скажет.
Я думал, он крепко спит. Говорю: «Что?» – и он повторяет, не открывая глаз:
– Я сказал, Форман не победил, каков бы ни был исход боя.
Никакого объяснения он не дает, и я снова поворачиваюсь к моему окну.
Мы делаем вираж над Каиром. Вон мост через Нил к «Омар Хайяму». Вон статуя Пробуждающейся Изиды, она поднимает покров с головы, чтобы проводить нас взглядом. Вон Пирамидный бульвар… «Мена-хаус»… Поселок Гиза… но не вижу… неужели проглядел ее в дымке? Да вот! Неудивительно, что не видишь ее отсюда, – ты ищешь взглядом что-то более мелкое. Но не заметить ее, проглядеть – невозможно.
– Хотите знать почему? – Священник повернул ко мне голову. – Потому что в нем несоответствие, вот почему! Как он может называть себя хорошим христианином, если бьет людей за деньги?
Он смотрит на меня красными глазами, воспаленными от двухнедельного слежения за бестолковым стадом.
– Вот в чем причина, вот что подводит этих святоземельных. Не возраст, не сердце. Несоответствие!
Глаза у него закрываются. Открывается рот. Я поворачиваюсь к окну. Тень самолета несется по золотой ряби Сахары. Выравниваемся. Оживает динамик, и пилот обращается к нам на ученом амстердамском английском:
– Говорит ваш капитан Симон Винкеног. Вероятно, по пути в Стамбул нам придется сделать небольшой крюк к западу от дельты Нила… из-за… политической обстановки. Это займет совсем немного времени. Можете спокойно отдыхать. Погода в Стамбуле ясная и прохладная. По сообщению из Заира, вчера вечером перед десятью тысячами зрителей Мухаммед Али нокаутировал Джорджа Формана в восьмом раунде, вернув себе звание чемпиона мира в тяжелом весе. Желаю вам приятного полета.
Киллер
Киллер, одноглазый, однорогий козел, встал на дыбы в рост человека, подобрал передние копыта под летучую дяди-сэмовскую бороду, нагнул шею, выставил единственный рог и, выпучив жуткий глаз с квадратным зрачком, ринулся сзади на М’келу.
– М’кела, берегись!
М’кела даже не обернулся. Опершись на столб ограды, как на гимнастического коня, он перелетает на другую сторону. До чего же легко для мужчины такого размера, удивляюсь я, – не говоря уже о том, что он всю ночь просидел за рулем.
Рог скользнул по его бедру и долбанул столб с такой силой, что недавно натянутая проволока загудела аж до столба, врытого в углу курятника. Куры закудахтали, голуби взвились с крыши, сердито гукая. Козел им нравился не больше, чем М’келе.
– Меня выбрал, вонючая скотина! – М’кела яростно пнул трясущуюся голову Киллера со слепой стороны. – Я тебе башку проломлю! – И еще два увесистых в челюсть, прежде чем оглушенный козел отодвинулся от столба.
– Э, перестань. Тут ничего… – мне пришлось задуматься на секунду, чтобы найти подходящее слово, – ничего личного. Правда, он же со всеми так.
Это была лишь отчасти правда. В то или иное время Киллер действительно боднул почти каждого на ферме – меня, Бетси, детей, когда они пытались пройти через его поля, вместо того чтобы обогнуть, – но, кажется, козел в самом деле выбрал М’келу с той минуты, когда он появился.
Произошло это рано утром, все еще спали. Мне послышалось, что приехала машина, но я подумал, что это, наверное, брат на своем молочном фургончике – явился пораньше на наше сборище. Я повернулся на другой бок с намерением как следует выспаться до гуляний. Через несколько секунд меня заставил вскочить вопль ярости и боли, потом еще один и пулеметная очередь ругательств, таких мрачных, что неслись как будто из ада.
Бетси вскочила вместе со мной:
– Да кто это там?
– Не Бадди, – сказал я, прыгая на одной ноге и вдевая другую в штанину. – Это точно.
Не застегнувшись, я подбежал к двери. В открытое окно я увидел у нас на дорожке блестящий черный автобус с еще не выключенным мотором. Потом послышалась еще одна очередь ругательств, потом из выхлопного дыма позади автобуса выскочил большой коричневый мужчина в узкой белой набедренной повязке. На одной ноге у него была мексиканская сандалия, а другую он пытался надеть на бегу. Дико оглянувшись, он остановился перед дверью автобуса и забарабанил в нее сандалией: