Когда исчезают следы

– Помнишь, когда ты только приехала, я сказала, мол, какие твои годы, найдешь себе занятие по душе? Сдается мне, ты на правильном пути.

Взяв по бокалу вина, они выходят во двор и устраиваются на садовых качелях. Саана любуется небом, а потом переводит взгляд на тетю. В воздухе гипнотически кружится мошкара. По траве неспешно стелется туман. Закатное солнце выглядывает из-за угла дома, окрашивая окрестности в оттенки золотого. Инкери отталкивается от земли, раскачиваясь посильнее.

– Подумываю остаться здесь до субботы, спокойно поработаю над сценарием первых выпусков. А на неделе уже поеду в студию, попробую записаться, – сообщает Саана, смакуя богатое послевкусие напитка. Вино ненавязчиво отдает сливой, оно сухое, но в меру – не раздражает нёбо или десны. – Да и работу начну искать.

– Я буду скучать, – признается Инкери, и Саана думает о том же самом. Оказывается, они так привыкли друг к другу за лето.

– По крайней мере, теперь у тебя есть какая-никакая компания, – ухмыляется Саана, кивая в сторону дровокола и садового триммера, по-хозяйски обосновавшихся у тетиного красного амбара в Саанино отсутствие.

– Теперь Харри – это просто Харри, так-то. В своем почтенном возрасте я уже никому не позволю нарушить годами лелеянный покой, – произносит тетя, напустив на себя грозный вид, однако от взгляда Сааны не могут укрыться искорки нежности, прежде Инкери не свойственной. Мужчина ворвался в тетину размеренную повседневность на исходе лета и, похоже, таки сумел пробиться к сердцу отшельницы. На ступеньках дома валяются рабочие перчатки, а возле них красуется пара огромных резиновых сапог.

– Как насчет десерта? – предлагает Саана. Она прихватила парочку пирожных паштел-де-ната[10]. Не португальских, конечно, – из «Лидла» в «Камппи»[11]

.

– Я не буду, но ты возьми. Просто мы с Харри решили ненадолго ограничить себя в сладком, – говорит тетя, прежде чем до нее доходит смысл собственных слов. У Сааны вырывается озорной смешок. О, прощай, неприступная Инкери!

Вдоволь насмеявшись, женщины наливают себе еще по бокалу вина.

27 АВГУСТА, ВТОРНИК, ЯН

– Причина смерти? – спрашивает Ян, опершись плечом на белую бетонную стену. Ее холод чувствуется даже через футболку. Дайвер поглощен изучением окоченевшего тела и не удосуживает Яна взглядом. Стоя посреди комнаты, Хейди с интересом наблюдает за кружащим над трупом Дайвером.

– Пока мы слишком многого не знаем, – начинает он. Люминесцентная лампа подсвечивает бледную кожу судмедэксперта. Она походит на полупрозрачную пленку, под которой, подобно червям, ветвятся синеватые кровеносные сосуды. Ари Йоки – настоящий профессионал, лучший из всех, с кем доводилось работать Яну и Хейди. В убойном отделе к нему давно и намертво приросла кличка Дайвер. Обладатель специфического чувства юмора, этот мужчина никогда не страшится докапываться до самых глубин.

– Следов насилия нет, – подтверждает Дайвер.

Ян кивает, Хейди, поколебавшись, подходит к аутопсийному столу, поближе к мертвецу.

– На черепе и других костях нет следов ножевого ранения, равно как и удара иным колюще-режущим предметом. В мягких тканях присутствуют мелкие кровоподтеки, но признаков того, что жертву оглушали или били, нет. Если смерть наступила в результате приступа, логично предположить, что тело билось в конвульсиях, а потому не могло в итоге оказаться в такой спокойной позе, – сообщает Дайвер, а Ян с Хейди ловят каждое его слово. – Пока создается впечатление, будто парень просто решил поспать со сложенными на груди руками. Или же кто-то тщательно скорректировал его позу.

Ян слушает Дайвера и думает о том, как же много случаев им довелось раскапывать вместе. И все равно Дайвер к каждому делу подходит так, будто оно первое и единственное. Работает организованно, спокойно, методично.

– Можешь прикинуть время смерти? – спрашивает Ян, не сводя глаз с трупа, в котором почти не осталось ничего человеческого. Он изо всех сил старается представить, будто это реквизит со съемочной площадки, а не зловонный, разбитый смертельным параличом покойник.

– С точностью до часа определить невозможно, но я бы сказал, что смерть наступила поздно вечером в пятницу, 23 августа, ну или в ночь на субботу. Между моментом смерти и моментом обнаружения прошло меньше двух суток. Погода стояла теплая, моросил легкий дождик, насекомые почти не тревожили, – продолжает Дайвер. Во время разговора его острое адамово яблоко поднимается и опускается. С самой первой встречи при виде Дайвера Яну на ум приходил гриф. Лысина, крючковатый нос, тонкая длинная шея, какие-то птичьи повадки – прямо стервятник в человеческом обличье.

– Парню было всего-то лет двадцать, да и на здоровье он, похоже, не жаловался, – говорит Дайвер и рукой, затянутой в резиновую перчатку, протягивает Яну пластиковый пакет – вещи из карманов жертвы и снятые с тела украшения.

Ян всматривается в содержимое пакета: одна-единственная подвеска на кожаном ремешке, ее серебро успело почернеть. Ни телефона, ни кошелька, ни ключей.