Когда кончаются праздники

В бабушкином доме раньше всегда было многолюдно. Кроме нас здесь жила папина сестра тетя Фая с мужем и сыном Пашкой. Пашка на год моложе меня. Когда нас одевали и выводили на улицу, мы были похожи, как близнецы – серые шубейки, подпоясанные ремешками, круглые темные шапки, желтая появилась позже, шарфы, завязанные на шее сзади и только красные валенки были признаком моей девчачьей принадлежности.

Еще в квартире жила тетя Шура – бабушкина сестра и ее дочка Валя, уже взрослая девушка. Где мы там все размещались, я не знаю. Помню только, что в маленькой комнате над кроватью было устроено еще одно ложе – деревянные полати, сейчас сказали бы, что это была двухъярусная кровать. Теперь-то я вижу, что потолок в комнате довольно низкий и, наверное, взрослые, как в купе поезда, упирались в полати головой, даже когда сидели. Но нам с Пашкой казалось, что находятся они очень высоко, и мы то и дело просили, чтобы кто-то из родителей закинул нас наверх. Смотреть оттуда вниз было и страшно и весело.

Потом Пашка с родителями получили квартиру и переехали куда-то за вокзал на лесозавод. Все так и говорили – они живут на лесозаводе. Теперь Пашка приходил к нам в гости по выходным и праздникам. Взрослые устраивали застолье в большой комнате, а нас оставляли одних играть. Мы строили башни из деревянных кубиков. Вернее строила я, а Пашка тут же со смехом сбивал их, что было обидно. Играть в машинки мне не интересно, а в дочки-матери Пашка играть не хотел. Тогда я шла к маме и приставала к ней обычно с одним и тем же вопросом – ну, мама, мне скучно, что бы мне поделать?

Когда мама была свободна или занималась домашними делами, она развлекала меня историями из своего детства, рассказывала какие-нибудь интересные вещи о том, как жила в деревне, бегала по полям и лесам, как во время войны собирала колоски в поле, как пекли хлеб из черной муки с лебедой, и хлеб этот был вкуснее всего на свете. Я часто просила маму:

– Испеки мне хлеб из лебеды.

– Я не умею печь хлеб, – говорила мама.

– Ну хотя бы лепешки. Они же такие вкусные.

– Да разве могут быть вкусными лепешки из травы?

– А ты же сама говорила, что вкуснее ничего не ела.

– Во-первых, была война и другого хлеба не было, поэтому любой хлеб казался вкусным. А во-вторых, я ела хлеб и запивала его молоком. Если будешь с молоком, я тебе испеку.

Но поскольку молоко с противными желтыми пенками я не пила категорически, меня от него просто тошнило, то и разговор на этом прекращался.

Хотя периодически о хлебе из лебеды я вспоминала снова. Я читала сказку, в которой Иванушка уходил из дому искать лучшую долю, и мать давала ему в дорогу лепешки из лебеды, которые он с удовольствием съедал по дороге и еще друзей угощал. Было значит что-то в этих лепешках, если даже в сказке про них написали, думала я.

Почему-то трава-лебеда странным образом будила мое воображение. То ли мамины рассказы, то ли слово такое красивое, похожее на птицу-лебедь, так меня поразили, что я узнала у взрослых, как выглядит эта самая лебеда, и где-нибудь на задворках присматривалась к сорнякам, разглядывая волнистые листочки, ощупывая их влажную изнанку, которая казалась мне красивой, потому что была слегка серебристой, вдыхала травяной запах и даже немножко пробовала лебеду на вкус, в общем-то не находя в ней ничего особенного.

Однажды мама рассказала мне, как в детстве они с сестрой любили пускать мыльные пузыри. Когда мамин папа вернулся с войны, он привез с собой хозяйственное мыло. Несколько больших кусков мыла всех очень обрадовали, потому что в войну в деревне мыла не было.

– Грязь в бане горячей водой отпаривали, – говорила мама, – а стирали золой.

– Ну мыться-то без мыла еще как-то можно, – думала я, – а вот стирать золой? Она ведь и так черная.

– Замачивали в золе, терли, а потом на реке вальком били, вот белье и становилось чистым. Вообще-то я точно не знаю, просто видела, как бабушка делала, – рассказывала мама.

Мне не очень верилось. Я думала, что мама была маленькой и чего-то не понимала. И очень мне хотелось попробовать стирать золой. Несколько раз я примеривалась, как бы наскрести золы из бабушкиной печки. Однажды уж и бельишко кукольное постирать приготовила. Полезла было в печку, а тут бабушка:

– Ты чего это делаешь?

– Да золы, – говорю,– хочу набрать, постирать надо.

Бабушка давай смеяться:

– Это кто ж тебя научил? Разве золой стирают?

– Разве ты не знаешь, конечно, стирают. Мама говорила, что в войну все золой стирали.

– Так ведь сейчас не война, сейчас мыло есть.

– Мыло же покупать надо, – разумно, на мой взгляд, возразила я, – а золы вон сколько. Бабушка, мама сказала, что зола очень хорошо отстирывает. Давай попробуем.

– Ну мать у тебя болтушка. Не знай чему ребенка учит. Она тебе сказала, что белье чистое становится? А руки знаешь какие после такой стирки?

– Черные, да?

– Да не черные, а красные от кровавых цыпок. Ты смотри мыло какое гладкое и то, если потрешь подольше, мозоли на руках останутся. А ты шершавой золой потри, что с руками-то будет. Поняла? Не от хорошей жизни ведь золой-то стирали. – Так сказала мне бабушка.