Когда мечтатель проснулся, или Маленький император, с которым я рос

А в Ленинграде сложился замес, объединивший множество людей из неофициальной культуры – мощная, разветвленная система, в которую входили поэты, музыканты, философы. Было множество встречных потоков. Многогранность и открытость этих людей позволяли им влиять друг на друга.

Это время было для меня особенным. Уверен, каждый так думал о сезоне своей юности. Будь я пастухом или самым богатым парнем, одинаково любил бы свои 17 лет, независимо от обстоятельств, в которых они пролетали. Несправедливость жизни человек чувствует позднее, когда теряет связь со своими мечтами. А до этого момента мне нравилось слушать строчки Гребенщикова: «И если бы мне пришлось выбирать, я снова бы стал собой». Нравилось думать, что я проживаю свой уникальный путь, каким бы ничтожным он ни был.

Может, моя жизнь и была важной для кого-то: родителей, общества и даже для моего собственного будущего. Сам же я эту важность не осознавал. Такое отношение помогло мне понять, кто я на самом деле – никто.

Рок-клубы познакомили меня с Дмитрием, студентом юридического факультета. Он был самым настоящим меломаном. Всегда находил интересные пластинки. Благодаря ему я пополнил свою коллекцию десятками новых и старых альбомов западной и советской раскачки.

Мы с Митей подружились – быстро выяснилось, что мы слушаем одни и те же группы. Тогда было так: если у вас одинаковые музыкальные вкусы, значит, вы уже друзья. Начали болтаться вместе и болтались всю зиму, потом всю весну.

Всей компанией уезжали в Ленинград, чтобы послушать песни группы «Ракурс», которая набирала популярность в двух столицах. В ней тогда еще играл зеленый Виктор Цой.

Он-то и стал связующим звеном нашей с Митей дружбы. Мы считали Цоя гением, который не анализируя выражал то, что на его плечи взвалила Вселенная. Время было переломное, и немудрено, что все мы слишком быстро повзрослели, но в неугодную для старшего поколения сторону.

Длинные лохматые волосы, кожаные куртки, да и в целом своеобразный стиль одежды. Мы обожали ту новизну, что приносили в мир. Увлечение роком утаить от родителей было сложно, я пропадал ночами со своей новой компанией. Ее мой отец считал маргинальной. По его словам, там, где отказники общества, там же наркотики, разврат и самодурство. Он запретил всякий контакт с этими ребятами, но мне было все равно – отца я уже не боялся.

Моя одержимость новыми друзьями и музыкой, за которыми последовал долгожданный отпор родителям, выветрили из моего сознания Маленького императора. Я не ждал встреч с ним, свои сны я одолжил красавицам, безудержному веселью и алкоголю.

После развала СССР произошло то же, что произошло после отмены крепостного права: когда дети бывших рабов, ставших купцами, решили попробовать искусство. Музыка уже была не та, люди были уже не те и ценности были куда страшнее. Все стало похабщиной. В доперестроечной стране был свой дух творчества, вызванный бунтом.

Страсть к русскому року и новые знакомства снизили мою успеваемость в вузе, о чем очень скоро донесли отцу. Каждый вечер для меня был таким же, как предыдущий. Отец громко и истошно кричал на меня. В его повторяющихся истериках я подглядел потерянность, он не ожидал, что я выйду из-под управления и не знал, что с этим дальше делать. Однажды даже замахнулся на меня. Я ждал этого удара, казалось, ударь он, мама простит меня за то, что не защищал ее от него. А у меня был бы повод сбежать из дома и быть обиженным.

Но, как и всегда, в моменты наивысшего пика наших ссор вмешивалась мама в попытке сгладить конфликт.

– Ладно тебе, молодой еще. Сам поймет, что ошибался и за ум возьмется. Поздно уже, давайте по комнатам, – говорила она каждый раз.

На мое удивление со временем отец быстро стал соглашаться на такие уговоры мамы, полагаю из-за того, что устал от всей ситуации. В те годы я очень сильно обижался на родителей, больше на маму. Эта женщина продолжала заступаться за меня перед отцом, несмотря на свой страх. Она не всегда это делала, но даже этих редких моментов было достаточно, чтобы я почувствовал себя трусом. Мне было тошно от себя.

Я задумывался, ждет ли она поддержки от меня в моменты ссоры с отцом? Все детство во время их скандалов я отсиживался в кабинете отца. Сидя в кабинете, мне казалось, что глаза матери уставлены на двери, за которыми прячется ее сын трус, в надежде что я осмелюсь пойти против местного монстра. Но увы. Страх был сильнее.