Читаем Когда можно аплодировать? Путеводитель для любителей классической музыки полностью

Когда можно аплодировать? Путеводитель для любителей классической музыки

Однажды в Венеции я присутствовал на концерте, где какой-то скрипач играл Моцарта, и играл, к неудовольствию публики, неважно. «Buffone!» — кричали слушатели, что можно перевести как «паяц» или «шут гороховый». Они были беспощадны. Эту непосредственность в выражении чувств обязательно должны учитывать музыканты, собираясь впервые выступать в Италии.

СТРОГИЕ НЕМЦЫ

Что для южной публики норма, то на севере воспринимается как грубая бестактность или даже проявление глупости. Немецкая концертная традиция не предусматривает аплодисментов после отдельных частей, хлопать положено только в самом конце, и если кто-то пренебрегает этим правилом, с ним может произойти то же, что и с Валентином на концерте Мендельсона. Однако я сомневаюсь, что эти строгие обычаи сохранятся в будущем. Я всё чаще ощущаю — как у слушателей, так и у коллег-музыкантов — симпатию к нравам южных стран.

Нет, я не призываю вести себя на концертах классической музыки так, как на джем-сешн джазменов, когда аплодируют даже после удачно исполненного сольного пассажа. Но и у нас не помешало бы, чтобы атмосфера стала более раскрепощённой, не такой натянутой.

Когда задаёшься вопросом, почему непосредственные реакции, такие, как в Италии, отвергались в немецких концертных залах, конечно, на ум приходят упомянутые выше призывы к дисциплине в XIX веке. Если вспомнить о том, как вольно вела себя публика во время исполнения музыкальных произведений, то усилия по наведению порядка представляются вполне разумными. Правда, как водится, со временем впали в другую крайность, совершенно усмирив любые порывы у слушателей. Лозунг «благоговение и умение себя вести» выглядит в XXI веке немного устаревшим.

Композитор Карл Рейнеке, напротив, был просто счастлив, когда в 1860 году побывал в Лейпцигском Гевандхаусе и встретил там, как он писал, «бесспорно знающее толк в музыке и благоговейное общество», которое пришло «исключительно ради музыки» и «весьма редко позволяло себе бурные аплодисменты». Такая атмосфера вполне соответствовала представлениям задающих тон эстетов, хотя утвердилась она далеко не во всех городах.

Если в Лейпциге «перевоспитание» публики достигло своей цели, то в других местах дело не всегда шло так гладко. Судя по всему, многие любители концертов не хотели безропотно мириться с новыми строгими правилами. Их приходилось постоянно призывать к «благовоспитанности» и просить воздерживаться во время концертов от «разговоров, отбивания такта руками и ногами, прочих обращающих на себя внимание жестов, особенно от аплодисментов или иных подобных демонстраций». Труднее всего было отказаться от спонтанных аплодисментов. Ещё в 1910 году на выступлениях квартетов настоятельно рекомендовалось «не аплодировать в паузах между отдельными частями», и даже в 1940 году в программах Берлинской вокальной академии содержалась просьба «не прерывать исполнение аплодисментами».

МЕШАЮТ ЛИ АРТИСТУ АПЛОДИСМЕНТЫ

В пользу требования воздерживаться от аплодисментов приводились два довода: во-первых, состоящее из нескольких частей сочинение теперь следовало рассматривать как единое целое, которое ни в коем случае не должно прерываться аплодисментами; во-вторых, эти шумные паузы якобы сбивают с толку исполнителей.

Тут уместно привести свидетельство одного из величайших пианистов XX века, Артура Рубинштейна. В его воспоминаниях, опубликованных в 1973 году, рассказывается о концерте, который он восемнадцатилетним юношей давал в Париже: «Французская публика в 1904 году реагировала совсем не так, как нынешняя. Тогда аплодисменты вызывал каждый удачный пассаж, раздавались возгласы „браво“, „charmant!“, „quel artiste!“ Случалось даже, что музыкант прерывал игру и поклонами благодарил за аплодисменты, что мне, признаться, совсем не мешало, а наоборот, поощряло. Ещё и сегодня, когда играю в узком кругу, мои добрые друзья таким образом выражают свою признательность».

Можно призвать и другого свидетеля, Антонина Дворжака. Премьера его симфонии «Из Нового света» в 1893 году в Нью-Йорке встретила такой триумфальный приём, что сидевший в ложе композитор чувствовал себя королём. То, что слушатели в Карнеги-холле после первой части бурно аплодировали несколько минут, похоже, его только обрадовало.

Если мы ещё дальше углубимся в прошлое, то узнаем, что происходило в 1824 году на премьере Девятой симфонии Бетховена, — это и вовсе привело бы концертных пуристов в ужас. После каждой части бурные овации, которые, правда, глухой композитор мог только видеть, но не слышать, а в скерцо всеобщее ликование и размахивание платками вслед за громовыми ударами литавр посреди пассажа, который пришлось повторить. О возмущении Бетховена ничего не известно. Разочарован он был только до смешного низкой выручкой от продажи билетов.