Когда мы были людьми (сборник)

Патимат Магомедовна оказалась тяжеловесной женщиной с покорными глазами. Такая натура, что если бы муж назначил ее космонавтом, она засобиралась бы на Байконур, только предварительно наварила бы своему Адаму сто тысяч этих огромных, как дагестанские кепки, пельменей.

Адам Рамазанович качнул глазами, и в ответ Патимат ринулась на кухню. Она носила съестное: пучки зелено-сизой, белесо-зеленой травы. Она принесла соус, похожий по цвету… ну, ладно, не буду говорить, на что похоже.

Мне подставили под нос гигантскую тарелку хинкали. Я с натугой съел штук десять изделий Патимат Магомедовны. Адам Рамазанович быстренько проглотил пятьдесят штук, не меньше. Он выжидательно взглянул на Патимат. А та смущенно пожала плечами: «Кончились».

– Какая жалость! – сокрушенно извинился директор. – Еще бы штук пятнадцать.

И тут мы с ним стали обсуждать свою дальнейшую педагогическую деятельность. В приливе откровенности я признался, что хочу эту дагестанскую школу сделать знаменитой.

Адам неподдельно испугался:

– Не надо знаменитой, ее тогда в щепки разнесут!

Да, школа действительно была неказистой, и ее могли разнести по щепкам, как когда-то битломаны растянули все подтяжки и галстуки Джона Леннона. Опасность была. Но что делать с педсоставом?

Тридцать первого августа весь педагогический состав сидел, как игроки в рулетку, за длинным зеленым столом в учительской. Почти все учителя оказались родственниками директора, все мужчины были похожи. Рамазан Адамович, Адам Рамазанович, Амин Рамазанович, Адам Аминович, Патимат Магомедовна, Халид Рамазанович и учительница пения Наталья Степановна Федулкина, русская, внучка начальника местной геологоразведочной конторы. Федулкина тоже смахивала на дагестанку.

Рамазаны Адамовичи и Амины Рамазановичи прежде были людьми разных профессий: кто в магазине работал да проворовался, кто счетоводом в колхозе. Были здесь один портной и один милиционер. Больше других мне понравился милиционер. Лицо у него было четкой, ломкой лепки – на ногах крепкая обувь, черные туфли.

– Мы с таким коллективом горы свернем, – шепнул мне в самое ухо директор.

Будет ли Дагестан существовать без гор? Наверное, нет. И все же, прежде всего мне надо было свернуть хотя бы один валунчик, провести урок литературы в четвертом классе. Я всю ночь репетировал его в бараке. Расхаживал по комнатенке, сцепив руки за спиной, и все пробовал голос, интонации. Очень жалел, что нет магнитофона. Я глотал холодную воду, делал закладки к текстам, воображал себя любимым учителем.

И вот – утро. Класс. В нем сидело восемьдесят до блеска отшлифованных угольков антрацита. В классном журнале (Ох ты боже мой! Час от часу не легче!) на листке сверху донизу было исписано:

...

1. Магомед Магомедов.

2. Магомед Магомедов.

3. Патимат Магомедова.

4. Магомед Магомедов.

5. Магомед Магомедов.

6. Анжелика Магомедова.

И так далее. Все Магомедовы. Единственный выход был такой. Пронумеровать всех Магомедов Магомедовых, благо они с подобным действием согласились. Так и стали они Магомедовыми Пятыми, Пятнадцатыми, Третьими.

Белая береза под моим окном

Принакрылась снегом, словно серебром, —

упоенно читал я черным уголькам. Они хорошо слушали, кивали, сочувствовали то ли мне, то ли березе. Но вот потом никак не брали в толк: что такое эпитет, что такое метафора.

– Эпитет, – тянул при ответе Магомедов Четырнадцатый, – ну, это такое, что самое большое. Эпитет… эпитет… – тянул.

– Метафора! – с тоской восклицала с места Патимат Магомедова Третья.

И глаза ее заволакивались то ли слезами, то ли романтическим флером.

Кое-кому я все же тройки ставил.

– Ну, как орлы? – горячечно вопросил в учительской Адам Рамазанович после моего первого урока.

А между тем другие орлы сидели за зеленым сукном и одобрительно кивали головами, как будто клевали кровавую пищу.

– Орлы! – радостно воскликнул я и стойко улыбнулся.

Дома в своей пустынной комнатке я долго плакал, как девчонка, как студентка, провалившая зачет. И тогда мне приснился Песталоцци.

Портрет классика педагогики в нашем ликбезе не показывали. И во сне он у меня получился с лихо закрученными буденновскими усами. Знаменитый ментор щелкал аккуратными, лакированными каблуками и тянул руки для приветствия: «Познакомимся: Песталоцци Магомед Адамович! Я раньше работал канатоходцем в артели имени Сулеймана Стальского».

От неожиданности я проснулся и выпил почти весь графин аш два о.