Когда небо было синим

Век назад эмансипация женщин уравняла всех в правах, а в наше время даже слегка зашкалила, предоставив нашим девушкам дополнительный выходной по четвергам. Это был день военной кафедры. В течении трёх с половиной лет каждый четверг наши юноши становились стройными и подтянутыми, точнее вытянутыми. Нет, воинская дисциплина и служебное рвение тут вообще не при чём. Просто, если на затылке между причёской и воротником не умещались два пальца по горизонтали, тебя отправляли в парикмахерскую на обрезание. Поэтому мы, хрустя позвонками, дугообразно вытягивали шеи, а сзади прохаживался военный, критически взирая на студенческие затылки, и комментировал: «Это шо за Курская дуга?»

Армейский юмор, как правило, юмора не содержит. Неповторим лишь его специфический колорит, особенно при восприятии чего-нибудь неуставного. Поэтому, провоцируя ситуацию, я посещал «дубовую рощу» (военную кафедру) с бабушкиным ридикюлем в руке. Был он вышит цветным бисером и, наверное, имел историческую ценность, как артефакт конца XVIII века. В нём умещалось только самое необходимое для занятий – общая тетрадь и пачка сигарет. При взгляде на него глаза полковников наливались ксенофобией, но в Уставе не было параграфа, запрещающего ношение ридикюлей. Так что нам, гражданским, предъявить было нечего.

Но после защиты диплома молодых людей, в отличии от эмансипированных дам, направили в летние лагеря на изготовление из нашего мяса офицеров запаса, и вот тогда уже пришлось вкусить перловки и понюхать портянки. Ну и пороху немного. Из скромности я не буду описывать, как приходилось бегать по огневой полосе из горящего напалма или бросать деревянные гранатки вслед проехавшему над тобой танку.

ГЛАВА VII

А теперь поясню причину этого военного вмешательства в мой рассказ.

У девушек при наборе в проститутки, как правило, собирают паспорта, чтобы не передумали. В нашем случае всё было аналогично. Дипломы нам не выдавали до тех пор, пока не отдадим последний долг Родине.

А жена моя молодая, уже имея диплом на руках, направилась в Подмосковье, где и располагался трест «Гидромонтаж». Альтернативный вариант распределения, который ей там предложили, был неожиданно интересным, и она приехала ко мне в лагеря на семейный совет. В процессе нашего целования и общения я горделиво посматривал на окна казармы, об которые завистливо плющились солдатские носы. Полные вожделения взгляды были прикованы к нашей мини-юбочке.

Хрен вам. Моё!

А в это время где-то в далекой Литве, на границе с Белоруссией и немного с Латвией возводился первый энергоблок Игналинской атомной электростанции и город-спутник Снечкус. Вот туда-то нас и сосватали. Советская Прибалтика была доступной заграницей, и отказываться от подобного предложения было бы верхом глупости. Так что Наташка отправилась навстречу новой жизни, а я остался дослуживать.

На этот раз я уже не стану описывать армейские будни. Скажу лишь, что в последний день службы, когда вручали дипломы, весь кадровый офицерский состав воинской части, во избежание чреватостей, дематериализовался. Затарившись недоступным в течении трёх месяцев продуктом, свежеиспечённые лейтенанты заполнили два вагона электрички и весело зазвенели стеклопосудой. Грянула удалая песня пацифистов:

Я зарою свой меч и щит там, где ручей журчит,

Там, где ручей журчит, там, где ручей журчит.

Я зарою свой меч и щит там, где ручей журчит,

Не хочу больше воевать.

***

Нет, не хочу я воевать,

Нет, не пойду я воевать

И я не буду воевать.

Я не желаю воевать,

Мне надоело воевать,

Не надо мне войны опять.

***

Песня была очень удобная, так как меняя только первую строку, её можно было исполнять бесконечно:

Я зарою сапоги у быстрой у реки…

Я зарою свои портянки там, на лесной полянке…

Я зарою свои погоны там, где стоят вагоны…

Я зарою свой ремень там, где цветёт сирень…

и так далее, сочиняли мы на ходу.

За пару часов под стук колёс и звон стаканов мы зарыли всё обмундирование, оружие и военную технику. Уже на вокзале, обнимаясь и роняя скупые офицерские слезы, мы понимали, что со многими расстаёмся навсегда.

ГЛАВА VIII