Читаем Когда-нибудь или С карусели земли… полностью

Когда-нибудь или С карусели земли…

Сучок сделался похож на обломок старого пересушенного в русской печи бублика, который никому уж не сгрызть. Сухим – обломаешь последний зуб, а размочить его – станет на вид как бы уже съеденным.

Повсюду же, комками холодной манной каши, – клевер. Дню, покуда тот ещё мал, как любому младенцу, не угодишь, – чихает он и отказывается кушать то, что дают. Просит, сам не зная чего, но послаже, да пожиже,и чтобы не так липко, как часто бывало перед тем…

Рассвет серебрил сосняк со тщанием, не пропуская ни единой, самой кроткой иголочки. Даже для вовсе лишённых листьев, тонких, кудрявых уже нижних веток сосны, и для них он не жалел драгоценного убранства. И так сияли они, что комары бились лбами об них от изумления, а те смеялись беззвучно, до дрожи.

С лесными полянами рассвет обходился иначе. Тут уж он не жалел злата: ни червонного, ни тонких полупрозрачных жёлтых листов патины.

Повсюду лежали, специально приготовленные пауком, вдетые в иголки нитки шёлка, дабы после, при луне, не колоть себе пальцев до голубой крови, а плести с приятным сердцу усердием, да тоненько, мимо нот, подпевая комару.

Грозди хрупких лесных колокольчиков, залитых белой эмалью солнца, казались куда как краше иной ювелирной броши, но при том же утреннем свете стали видны и просыпанные из сундука, либо особой жестянки, перетёртые ходьбой или же частью сдавленные жеванием бомбошки, да резные пуговки сосновых шишек. Из тех, что остались целыми, по ажурному их великолепию, могли сравняться лишь с причудливой строгостью нагромождения грозовых облаков, что завораживают и пугают, в одно время.

Срубленное верным топором времени, ржавая, как бы ржаная сосна, очертив дальний путь поперёк, невольно принуждала погодить, возвратиться и прочесть со вниманием кудрявую вязь почерка пернатых на песке дороги. Верный их слог на зыбкой почве, верно, стоит того. А коли не перечтёшь, так – до первого путника, что затопчет, волоча ноги сустатку, а не по злобе, и не узнать никому тогда, – про что страдали те птицы, по ком.

Взбитая солнечным светом перина поляны… Каждый её колосок, как пёрышко или пушинка, что не поранит щеки через редкое переплетение наперника, но лишь погладит нежно, взывая спать подольше, дабы после, с новыми силами, да за добрые дела.

То было поутру…

Болтовня

С ним мы были знакомы давно, и обычно встречались поутру, когда я прогуливался со своею собакой. Признаться, он заметно сторонился непоседливого, добродушного пса, но явно благоволил ко мне. Едва мокрый нос моего четвероногого друга касался его ноги, он замирал от страха и втягивал голову в плечи.

Не желая портить сложившихся отношений, я, после того, как отводил собаку домой, возвращался к товарищу один, и мы предавались долгой, неторопливой беседе. О том, по-приятельски приятном, необязательном, что не притягивает к себе разногласия. К примеру, про погоду, или же сокрушались быстротечности бытия, подчас касались падения нравов, либо неуклонного обмельчания всего человечества в общем, и в частности.

Хотя, справедливости ради… будь оно всё именно так на самом деле, – и нравы, да и сам род людской давно бы ушли в левую сторону, относительно точки отсчёта. Но… отчего бы и не поговорить?! По какой причине лишать себя удовольствия понежится на волнах совместного сопереживания в приятной компании!

Разумеется, разговор проистекал в деликатной манере, минуя достоинства и недостатки собеседников. В приличном обществе, это негласное правило «не переходить на личности» представляет определённое и несомненное удобство. Несколько лицемерное, оно исключает возникновение меж беседующими немедленного чувства неприязни друг к другу.

Растревожив, сколь положено, обоюдную впечатлительность, отдав определённую дань негодованию и после успокоив нервы уверением в том, что погода благоприятно сказывается на самочувствии и настроении, довольные друг другом, мы расходились по своим делам до следующего рассвета.

…Уверен, что в то утро всё произошло бы примерно так же, но когда я вышел из дому, то оглядевшись по сторонам, не заметил приятеля там, где привык желать ему доброго здоровья. Заместо него, на большом плоском камне у дороги лежал прозрачный щиток его раковины, доселе сокрытый в глубине мантии. То была… его суть?.. А дрозд выплюнул её, как вишнёвую косточку.

Мы так долго смаковали чужое несовершенство, что судьбе ничего не оставалось, как предъявить нам наше.

Обыкновенно неловкий, мой пёс осторожно обнюхал то, что оставил дрозд от слизня, и сочувственно повертел хвостом. Он-то давно приметил в гуще зелени птицу, и даже пытался дать знать об её опасной близости, но мы так были увлечены… болтовнёй ни о чём.