Когда Ницше плакал

«Среди моих пациентов были католики-агностики, которым покаяние до сих пор идет на пользу. И пару раз много лет назад я сам испытывал облегчение, рассказав все, что было на душе, другу. А ты что скажешь, Зиг? Приносило ли тебе когда-нибудь облегчение покаяние? Раскрывался ли ты когда-нибудь перед кем-то полностью?»

«Разумеется, перед своей невестой. Я каждый день пишу Марте».

«Да ладно, Зиг. – Брейер улыбнулся и обнял друга за плечи. – Ты сам не хуже меня знаешь, что есть вещи, которые ты никогда не расскажешь Марте – особенно Марте».

«Нет, Йозеф, я все ей рассказываю. А что я не мог бы ей рассказать?»

«Когда ты любишь женщину, ты хочешь, чтобы она думала о тебе только и исключительно хорошее. Естественно, тебе придется скрывать некоторые детали своей биографии – то, что может выставить тебя в невыгодном свете. Например, похотливые мечты».

Брейер увидел, как Фрейд густо покраснел. Они никогда не говорили на такие темы. Возможно, Фрейд вообще никогда не говорил об этом.

«Но в моих эротических мечтах присутствует только Марта. Ни одна другая женщина не привлекает меня».

«Тогда, например, те, которые были до Марты».

«А „до Марты“ ничего и не было. Она – единственная женщина, которую я желал».

«Но, Зиг, должны быть другие женщины. Каждый студент-медик в Вене практикует Sussmadchen. Молодой Шницлер, судя по всему, находит новую каждую неделю».

«Именно от этой стороны жизни я хочу укрыть Марту. Шницлер распутник, и это ни для кого не секрет. Мне такие развлечения не по вкусу. На это нет времени. Нет денег – каждый флорин нужен мне на книги».

«Лучше сразу закрыть эту тему, – подумал Брейер, – но я получил очень важную информацию: теперь я знаю предел откровенности в беседах с Фрейдом».

«Зиг, я отклонился от темы. Вернемся на пять минут назад. Ты спросил, что бы мне хотелось увидеть. Так вот, я надеюсь, что герр Мюллер расскажет мне о своем отчаянии. Я надеюсь, что стану для него отцом-исповедником. Может, это будет иметь целебный эффект само по себе, возможно, это сможет заставить его вернуться к людям. Этот человек – самый убежденный отшельник из всех, кого я когда-либо видел. Я сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь был с кем-нибудь откровенен».

«Но, как ты говорил, его предавали. Несомненно, он доверял тем людям и откровенничал с ними. Иначе предательство было бы невозможным».

«Да, ты прав. Предательство для него – больной вопрос. На самом деле, мне кажется, что основным принципом, можно сказать, фундаментальным принципом моей методики должно стать такое утверждение: «primum

поп nocere» - не навреди, то есть не делать ничего, что может быть истолковано им как предательство».

Брейер некоторое время обдумывал свои слова, а потом добавил: «Знаешь, Зиг, я работаю так со всеми пациентами, так что это не будет проблемой и при лечении герра Мюллера. Но именно тот факт, что я двурушничал с ним с самого начала, он может воспринять как предательство. Но исправить эту ситуацию я не могу. Мне бы хотелось очиститься и рассказать ему все: и о моей встрече с фройлен Саломе, и о заговоре его друзей, имеющем целью отправить его в Вену, и прежде всего о том, что я притворяюсь, что пациент это не он, а я».

Фрейд энергично покачал головой: «Ни в коем случае! Это очищение, эта исповедь – ты будешь делать это для себя, а не для него. Нет, я уверен, что если ты действительно хочешь помочь своему пациенту, тебе придется жить во лжи».

Брейер кивнул. Он знал, что Фрейд был прав. «Ладно, давай остановимся на этом. Итак, что мы имеем?»

Фрейд сразу же отозвался. Ему нравились такого рода интеллектуальные упражнения. «У нас есть несколько этапов. Первый: вовлечь его в процесс посредством самораскрытия. Второй: поменяться ролями. Третий: помочь ему полностью раскрыться. И у нас есть один фундаментальный принцип: сохранить его доверие и избегать всего, что может быть истолковано как измена. Итак, что дальше? Допустим, он рассказал тебе о том, что он в отчаянии, а потом что?»

«Может получиться так, – ответил Брейер, – что дальше ничего делать не придется. Может, простая откровенная беседа станет для него столь значительным достижением, настолько кардинальным изменением образа жизни, что этого будет вполне достаточно?»

«Простая исповедь не имеет такой силы, Йозеф. Иначе не было бы столько невротиков среди католиков!»

«Да, уверен, что ты прав. Но, судя по всему, – Брейер вытащил часы, – это все, что мы можем спланировать на данный момент». Он сделал знак официанту принести счет.

«Йозеф, мне понравилась эта консультация. И я высоко ценю наше совещание: это честь для меня, что ты принимаешь мои советы всерьез».