Когда Ницше плакал

Во время наших дневных встреч она автоматически входила в легкий транс, в котором обсуждала со мной – или, как она говорила, «высвобождала» – все волнующие события и мысли прошедших двадцати четырех часов. Этот процесс, который она называла «чисткой дымоходов», позволял ей чувствовать себя лучше в течение следующих двадцати четырех часов, но не сказывался на истерических симптомах. А потом однажды я напал на действительно эффективный терапевтический метод».

И Брейер рассказал, как он не только устранил каждый из симптомов, отслеживая момент первого их появления, но и в конце концов каждый аспект ее заболевания, помогая ей обнаружить и заново пережить его основную причину – ужас, вызванный смертью отца.

Ницше, который все это время делал пометки в своем блокноте, воскликнул: «Ваш метод лечения кажется мне выдающимся, удивительным! Возможно, вам удалось сделать важнейшее открытие в области методов психологического лечения. Также возможно, что это может помочь и в решении ваших собственных проблем. Мне нравится мысль о том, что вам может помочь ваше же собственное открытие. Ведь никто другой не способен помочь человеку, он должен найти в себе силы и помочь себе сам. Может, вы, как и Анна О., должны установить исходную причину появления каждой вашей психологической проблемы. Но вы говорили, что не рекомендуете мне применять этот метод при работе с вами. Почему?»

«Есть ряд причин, – в голосе Брейера звучала уверенность специалиста в области медицины. – Мое состояние сильно отличается от состояния Анны О. Во-первых, я негипнотабелен. Я никогда не переживал необычных состояний сознания. Это важно потому, что, по моему мнению, причиной истерии является травматическое событие, которое человек переживает в измененном состоянии сознания. Травмирующее воспоминание и повышенное корковое возбуждение существуют в альтернативном сознании, поэтому они не поддаются воздействию, не могут быть интегрированы и не стираются со временем под воздействием переживаний повседневной жизни».

Не прерывая свой рассказ, Брейер встал, разжег огонь и подложил еще одно полено. «К тому же, что, наверное, важнее, мои симптомы не имеют отношения к истерии: они не связаны с нервной системой или какой-либо частью тела. Запомните, истерия – женская болезнь. Мое состояние, мне кажется, качественно

приближено к нормальному человеческому Angst или страданию. В количественном плане оно, разумеется, значительно более глубокое.

Далее, мои симптомы нельзя назвать острыми: они развивались медленно, на это потребовалось несколько лет. Загляните в свой список. Я не могу определить точный момент появления ни для одной из этих проблем. Но существует и еще одна причина, которая не позволяет использовать тот же терапевтический прием, который я применял в работе с моей пациенткой, – довольно неприятная причина. Когда симптомы Берты…»

«Берты? Значит, я был прав, предположив, что ее имя начинается на „Б.“?»

Брейер расстроенно закрыл глаза. «Боюсь, я сболтнул лишнего. Для меня очень важно не нарушать права пациента на конфиденциальность. А этой пациентки – особенно. Ее семья очень известна в обществе, к тому же все знают, что я лечу ее. Так что я очень старался как можно меньше рассказывать о моей работе с ней моим коллегам. Но оказалось, что называть ее придуманным именем здесь, с вами, трудно».

«Вы хотите сказать, что трудно говорить откровенно, постоянно пытаясь помнить о необходимости оставаться начеку, выбирать слова, чтобы не назвать не то имя?»

«Именно это я и хотел сказать, – вздохнул Брейер. – Теперь мне ничего не остается, кроме как продолжать называть ее настоящее имя, Берта, – но вы должны дать мне слово, что никогда никому не расскажете этого».

Немедленно услышав в ответ «разумеется», Брейер вытащил кожаный футляр для сигар из пиджачного кармана, предложил одну из них собеседнику. Тот отказался, и Брейер закурил сам. «На чем я остановился?» – спросил он.

«Вы говорили о том, что изобретенный вами терапевтический метод скорее всего не сможет оказаться полезным в вашем случае – что-то о „неприятной“ причине».

«Да, неприятная причина. – Брейер выпустил длинную струю голубого дыма, прежде чем продолжить свою речь. – Я был настолько глуп, что начал хвастаться своим эпохальным открытием. Я рассказал об этом случае нескольким своим коллегам и студентам-медикам. Но всего лишь несколько недель спустя, когда я был вынужден передать работу с ней другому терапевту, я узнал, что почти все эти симптомы вернулись. Представляете, в каком неловком я оказался положении?»

«В неловком положении? – переспросил Ницше. – Потому что вы оповестили всех об открытии, которого на самом деле могло и не быть?»