Когда Ницше плакал

«Но, я уверена, ко мне это не относится, — произнесла она полным негодования голосом. — Я не человек с улицы и не сборщик податей».

«Мотивы того, кто задает вопросы, не имеют значения. Имеет значение только право пациента на конфиденциальность».

«Но это не просто обычный случай предоставления медицинских услуг! Весь этот проект был моей идеей! Я несу ответственность за то, что привела Ницше к вам, чтобы не дать ему покончить с собой. Вне всякого сомнения, я заслуживаю знать, к чему привели мои старания».

«Да, словно вы начали эксперимент, а теперь хотите знать, что у вас получилось».

«Именно так. Вы же не откажете мне в этом?»

«Но что, если, сказав вам, сообщив вам результат, я поставлю весь эксперимент под угрозу?»

«Как такое может случиться?»

«Поверьте моим словам. Помните, вы обратились ко мне, потому что считали меня экспертом. Так что будьте добры относиться к моему мнению как к мнению эксперта».

«Но, доктор Брейер, я же не безразличный прохожий, не просто свидетель происшествия, у которого судьба жертвы вызывает болезненное любопытство. Ницше был мне небезразличен — и сейчас небезразличен. Тем более, как я уже говорила, я несу некоторую ответственность за его страдания. — В ее голосе появились пронзительные нотки. — Я тоже переживаю. И я имею право знать».

«Да, я слышу, что вы переживаете. Но как врач я должен в первую очередь заботиться о своем пациенте и быть на его стороне. Может, когда-нибудь, когда вы определитесь с вашими планами относительно карьеры в медицине, вы сможете войти в мое положение».

«А мои страдания? Или это не считается?»

«Мне жаль, что вы так мучаетесь, но я ничем не могу вам помочь. Я вынужден посоветовать вам обратиться за помощью к кому-нибудь еще».

«Вы можете дать мне адрес Ницше? Я могу связаться с ним только через Овербека, который, наверное, не передает ему мои письма!»

Настойчивость Лу Саломе начала раздражать Брейера. Он должен был четче объяснить ей свою позицию.

«Вы задаете мне сложные вопросы об обязанностях врача перед пациентами. Вы хотите заставить меня делать вещи, которые я считаю нецелесообразными. Но теперь я не сомневаюсь, что не могу сказать вам ничего — ни где он живет, ни в каком он находится состоянии, не могу даже сказать, является ли он моим пациентом. Кстати, что касается пациентов, фройлен Саломе, — произнес он поднимаясь со своего стула, — я должен вернуться к тем, кто меня ждет».

Лу Саломе начала вставать, и Брейер вручил ей принесенную ею пачку писем: «Я должен вернуть это вам. Я понимаю, зачем вы их принесли, но если, как вы говорите, ваше имя для него — острый нож, я не смогу извлечь никакой пользы из этих писем. Я боюсь, что совершил ошибку, согласившись читать их».

Она выхватила из его руки письма, развернулась на каблуках и, не проронив ни слова, бросилась вон.

Подняв бровь, Брейер опустился на свой стул. Кажется, это была его последняя встреча с Лу Саломе. Но вряд ли! Когда вошла фрау Бекер и спросила, приглашать ли герра Пфеффемана, который жутко кашлял в приемной, Брейер попросил ее дать ему еще пару минут.

«Сколько угодно, доктор Брейер, только дайте мне знать. Может, чашечку горячего чая?»

Но он покачал головой и, оставшись наедине с собой, закрыл глаза, надеясь передохнуть. Он вновь попал в плен видений о Берте.

ГЛАВА 18

ЧЕМ БОЛЬШЕ БРЕЙЕР ДУМАЛ О ВИЗИТЕ Лу Саломе, тем сильнее он злился. Он злился не на нее — она теперь вызывала у него преимущественно страх, — но на Ницше. Все то время, что Ницше ругал его за поглощенность мыслями о Берте, за — как он сказал? — «жратву из корыта похоти» или «копание в отбросах мозга», рядом постоянно побирался и обжирался он сам!

Нет, он не должен был читать ни строчки из этих писем. Но он не сразу понял это, и что он теперь мог поделать с увиденным? Ничего! Ни о письмах, ни о визите Лу Саломе он не мог поговорить с Ницше.

Странно, что он и Ницше лгали об одном и том же — каждый из них скрывал от другого Лу Саломе. Интересно, оказывало ли это расхождение такое же влияние на Ницше, как на него? Чувствовал ли Ницше себя грязным? Испытывал ли он чувство вины? И был ли способ использовать это чувство вины в интересах Ницше?

«Тише, — говорил себе Брейер в воскресенье утром, поднимаясь по широкой мраморной лестнице к комнате № 13. — Не предпринимай никаких радикальных действий! Происходит нечто важное. Только посмотри, как далеко мы ушли за какую-то неделю!»