Когда Ницше плакал

Сначала Брейер рассмеялся над своей глупой реакцией. Но чем больше он думал об этом, тем все более отчетливо осознавал, что каким бы он ни был рационалистом и вольнодумцем, в его мозгу оставалось место для ужаса перед сверхъестественным. Причем не так уж глубоко это место находилось: «под рукой», секунда — и все на поверхности. О, сколько бы он дал за щипцы для удаления миндалин, которые расправились бы с этими хранилищами, корнями — со всем!

И никакого сна. Брейер приподнялся, чтобы поправить мятую пижаму и взбить подушки. Он снова подумал о Ницше. Какой странный человек! Как они здорово поговорили! Ему нравились такие разговоры: в такой ситуации он чувствовал себя непринужденно, в своей тарелке. Что там было за «вырезанное в камне» предложение? «Стань собой!» «Но кто я? — спросил себя Брейер. — Кем суждено было мне стать?» Его отец был ученым-талмудистом, может, философские диспуты были у него в крови. Он был рад, что ему удалось пройти несколько курсов по философии в университете: больше, чем остальным терапевтам, так как по настоянию отца он первый год провел на отделении философии, прежде чем поступить на медицинское отделение. Еще он не переставал радоваться тому, что ему удается поддерживать отношения с Брентано и Джодлом, профессорами, которые читали ему философию. Ему бы следовало видеться с ними чаще. В рассуждениях в области совершенной абстракции было что-то очистительное. Именно в эти моменты, возможно только тогда, его не оскверняли мысли о Берте и похоть. Интересно, каково это — жить в этом мире постоянно, как Ницше?

И какие вещи осмеливается говорить Ницше! Подумать только! Сказать, что надежда — это самое большое зло! Что бог мертв! Что истина — это ошибка, без которой мы не можем жить. Что враг истины не ложь, а убеждения! Что последняя награда мертвеца состоит в том, что больше умирать ему не придется! Что терапевты не имеют права лишать человека его собственной смерти! Порочные мысли! Он оспаривал каждое из этих утверждений, но возражения его были фальшивыми, ведь в глубине души он понимал, что Ницше прав.

А свобода Ницше! Каково это — жить так, как живет он? Никакого дома, никаких обязательств, никому не надо платить никакого жалованья, не надо растить детей, нет никакого расписания, никакой роли, никакого положения в обществе. В этой свободе было что-то заманчивое. «Почему у Фридриха Ницше ее так много, а у меня, Йозефа Брейера, так мало? Ницше попросту узурпировал свою свободу. Так почему я не могу?» — вздохнул Брейер. Он лежал в постели, голова шла кругом от таких мыслей, пока будильник не сработал в шесть.

«Доброе утро, доктор Брейер, — поприветствовала его фрау Бекер, когда он приехал в офис в половине одиннадцатого после объезда больных на дому. — Профессор Ницше ждал в вестибюле, когда я приехала открыть офис. Он привез вам эти книги и просил передать вам их. Это его личные копии с рукописными заметками на полях, в которых содержится идея для нового произведения. Это очень личное, сказал он и попросил вас никому их не показывать. Он, кстати, ужасно выглядел и очень странно себя вел».

«Что вы имеете в виду, фрау Бекер?»

«Он постоянно моргал, словно ничего не мог разглядеть или словно не хотел смотреть на то, что он видел. Его лицо было болезненно-бледным, будто он того и гляди упадет в обморок. Я спросила, не нужна ли ему помощь, может, чай, или не хотел бы он прилечь в вашем кабинете. Мне казалось, что я была добра с ним, но ему это явно не понравилось, он разозлился. После этого он, не говоря ни слова, развернулся и, спотыкаясь, начал спускаться по лестнице».

Брейер забрал у фрау Брейер пакет, принесенный Ницше, — две книги, аккуратно завернутые в страницу вчерашнего номера Neue Freie Presse

и перевязанные коротким шнурком. Он распаковал их и положил в стол рядом с книгами, которые подарила ему Лу Саломе. Может, Ницше и преувеличивал, говоря, что он станет единственным на всю Вену обладателем этих книг, но, несомненно, он стал единственным человеком в Вене, у которого были два экземпляра.

«Ой, доктор Брейер, разве это не те самые книги, которые оставляла та русская гранд-дама?» Фрау Бекер только что принесла утреннюю почту и, убирая со стола газету и шнурок, заметила названия книг.

Вот так ложь порождает ложь, подумал Брейер, и насколько бдительным приходится постоянно быть лжецу. Фрау Бекер, женщина довольно церемонная и свое дело знающая, любила заходить к пациентам в гости. Могла ли она проболтаться Ницше про «русскую даму» и ее подарок? Он должен был ее предупредить.

«Фрау Бекер, мне нужно вам кое-что сказать. Эта русская женщина, фройлен Саломе, которая так вам понравилась, — близкая подруга профессора Ницше или была ею. Она обеспокоена состоянием профессора и устроила так, что друзья порекомендовали ему меня. Сам он об этом не знает, так как сейчас они с фройлен Саломе в очень плохих отношениях. Если я надеюсь помочь ему, он никогда не должен узнать о том, что я с ней встречался».