Когда Ницше плакал

Брейер поерзал на стуле. Ницше говорил голосом проповедника, отчего Брейеру стало неуютно. Где он научился этому? Уж наверняка не у отца-священника, который умер, когда Ницше было пять лет. Передаются ли генетически навыки проповедника и соответствующие склонности?

Ницше продолжал свою проповедь: «Если вы выбираете стать одним из тех, кто получает удовольствие от развития и восхищается свободой безбожия, вам стоит приготовиться столкнуться с сильнейшей болью. Они связаны друг с другом, вы не можете переживать одно, не встречаясь с другим! Если вы не желаете испытывать столь сильную боль, вам придется последовать примеру стоиков и отказаться от высшего наслаждения».

«Профессор Ницше, я сомневаюсь в том, что человек должен принимать такого рода болезненный Weltanschauung.[19]

Похоже на Шопенгауэра, но есть и не столь мрачные точки зрения на этот вопрос».

«Мрачные? Задайте себе вопрос, доктор Брейер, почему все великие философы столь мрачны? Спросите себя: „Кто спокоен, кто находится в безопасности, благоустроен и бесконечно бодр?“ Я подскажу вам ответ: только те, кто плохо видит, — народ и дети!»

«Вы утверждаете, профессор Ницше, что рост есть вознаграждение за боль…»

Ницше перебил его: «Нет, не только рост. Не забывайте про силу. Чтобы вырасти высоким и гордым, дерево нуждается в бурях. Креативность и открытия зарождаются в боли. Позвольте мне процитировать мою фразу, написанную несколько дней назад».

И снова Ницше надел очки с толстыми стеклами, пролистал свои записи и прочел: «Человек должен носить внутри себя хаос и неистовство, чтобы породить танцующую звезду».

Цитаты Ницше начинали раздражать Брейера. Эта поэтическая речь ставила ощутимую преграду между ними. Как следует взвесив ситуацию, Брейер пришел к выводу, что будет намного лучше, если ему удастся вернуть Ницше с небес на землю.

«И снова вы слишком ударяетесь в абстракцию. Не поймите меня неправильно, профессор Ницше, вы говорите красиво, сильно, но когда вы начинаете мне читать свои записи, я теряю ощущение личного общения с вами. Умом я вас понимаю: о да, боль действительно приносит плоды: рост, силу, креативность. Я понимаю это здесь, — Брейер показал на голову, — но досюда, — он показал на живот, — они не доходят. Если вы хотите помочь мне, вы должны добраться до того места, где гнездятся мои переживания. Вот здесь, в кишках, я не ощущаю никакого роста, я не рождаю танцующие звезды! Там только неистовство и хаос!»

Ницше расплылся в широкой улыбке и ответил, потрясая пальцем в воздухе: «Именно! Наконец вы сами сказали это! Точная формулировка проблемы! А почему нет роста? Более полезных мыслей? Вот на что был нацелен вопрос, который я задал вам вчера перед самым вашим уходом: о чем бы вы думали, если бы не уделяли все свое время этим чужеродным мыслям? Прошу вас, откиньтесь назад, закройте глаза и попробуйте вместе со мной провести умственный эксперимент.

Давайте заберемся куда-нибудь высоко, может, на вершину горы, и посмотрим вокруг вместе. Там, далеко, мы видим человека, и человек этот не только умен, но и чувствителен. Понаблюдаем за ним. Вероятно, когда-то он заглянул слишком глубоко в ужас своего существования. Может, он слишком много увидел! Может, ему довелось столкнуться с прожорливыми челюстями времени, или с собственным ничтожеством — он всего лишь песчинка, — или с быстротечностью и непредсказуемостью. Его страх был острым, ужасным, но однажды он вдруг узнал, что страсть ослабляет страх. И он впустил страсть в свой разум, и страсть, беспощадный противник, вскоре завладела всеми остальными его мыслями. Но страсть не умеет думать, она жаждет, вспоминает. Итак, человек начал перебирать похотливые воспоминания о Берте, калеке. Он перестал смотреть вокруг, все свое время он тратил на свои сокровища: воспоминания о том, как двигались пальцы Берты, ее губы, как она раздевалась, как разговаривала, заикаясь, как ходила, прихрамывая.

И вскоре все его существование было поглощено этими мелочами. На широких бульварах его сознания, созданных для парада благородных идей, скопился мусор. Сначала он еще помнил о том, что когда-то в его голове бродили великие мысли, но со временем это воспоминание поблекло и вскоре совсем исчезло. Исчезли и его страхи. Осталась только растущая тревога, словно он упустил что-то. Сбитый с толку, он начал разгребать завалы мусора в поисках причины тревоги. И вот что мы видим сегодня: он копается в отбросах, словно в них скрывается ответ. Он даже предлагает мне составить ему компанию!»

Ницше замолчал, ожидая ответа Брейера. Молчание.

«Скажите, — спросил его Ницше, — что вы думаете о человеке, которого мы видим?»

Молчание.

«Доктор Брейер, что вы думаете?»

Брейер сидел молча, с закрытыми глазами; казалось, слова Ницше загипнотизировали его.

«Йозеф, Йозеф, что вы думаете?»

Приходя в себя, Брейер медленно открыл глаза и повернулся к Ницше. Он так и не произнес ни слова.