Когда открываются тайны (Дзержинцы)

Галушко вернул Бородину распоряжение на отпуск.

Бородин долго ходил по кабинету, взвешивая предложение старого матроса. На пути стояло единственное препятствие: надежда с помощью Любочки напасть на след врага.

— Прошу вас, товарищ Галушко, держать ваше предложение в строжайшей тайне и еще — поберечь девушку от волчьих зубов.

— Есть, держать в строжайшей тайне, и остальное понятно...

Бородин уважительно рассматривал мужественное лицо человека в матросской форме с лохматыми, напоминающими таежный мох бровями, из-под которых глядели добрые проницательные глаза.

* * *

Утром в приемной Бородина уже поджидали сотрудник оперативного отдела ЧК Лукин и начальник политотдела по борьбе с бандитизмом Днепровского уезда Максим Луппо.

Сергей Петрович, пожимая руки товарищам, извинился за задержку.

После неудавшегося покушения на Тягнырядно, дело этого хитрого мужичка вел Лукин. Сначала все шло хорошо. Тягнырядне все рассказали и даже показали развороченную бомбой камеру, где он сидел до этого. Тягнырядно взъярился от такого известия, разразился бранью в адрес своего атамана и поклялся «залыты им сала за шкуру», но когда его попросили рассказать все, что знал о своих прежних покровителях, Тягнырядно пошел на попятную, сцепил зубы, смолк. Видно, тяжкими были грехи у этого бандита и совместные с Ивановым, и личные.

— Пришлось возить его по селам, — рассказывал Лукин, а мужичков из Большой Александровки — в город. Последним показывали труп отца Николая. Опознали их сразу: отец Николай — это атаман Иванов. Гибель восемнадцати — их дьявольская работа!

Вошел Потемкин. С загадочной улыбкой он положил перед Сергеем Петровичем шифровку. Бородин пробежал ее глазами. Лицо его вытянулось от изумления.

— Дзержинский?! — воскликнул он. — Приезжает днями в Херсон? — И тут же он строго опросил Потемкина: — Давно получили?

— Только что. Сию минуту.

— Тебя, Сергей Петрович, поди, узнает товарищ Дзержинский? Вместе ведь работали в Москве, — ревниво спросил Лукин.

— Помню его школу! Бывало, загорячишься с каким-нибудь делом, вертишь клубок во все стороны, а он не разматывается. Феликс Эдмундович, будто мимоходом:

— Суетитесь, товарищ. В нашей работе это не положено. Сердце горит — это хорошо. А вот если в голове жарок — худо. Голова должна быть ясна, как майское небо.

На вопрос Лукина, не задержан ли Особым отделом бандит Кляга, Сергей Петрович взял список арестованных и стал его просматривать.

— Есть такой!

— Прошу, товарищ начальник охраны границ, возвратить нашего бандита Клягу, — с легкой иронией заговорил Луппо, — за поимку спасибо, но дела он творил в нашем уезде, и кару ему приготовили по заслугам...

— Не спорю, — в тон своему собеседнику согласился Бородин, — обводя в списке синим карандашом фамилию бандита. Кулаков, причастных к убийству восемнадцати, передаем в ваше распоряжение, товарищ Лукин, для дальнейшего расследования.

— Как поступить с бывшим начальником милиции Турченко? Сами займемся? — спросил Потемкин.

— Давайте ко мне, — вмешался Лукин, — вместе с кулаками. У нас он заговорит. Есть сведения, что Турченко снабжал кулаков оружием.

Потемкин подал мысль, что неплохо бы сейчас обойти камеры предварительного заключения.

Они прошли в караульное помещение, вышли во двор и спустились в полуподвал. Дежурный матрос открыл дверь в первую камеру. Там находилось человек двенадцать. Одни полулежа, другие сидя, изнывали от безделья: жевали, курили. Сидевший на нижних нарах бородатый мужик торопливо прикрыл полой своей свитки кошелку с крашеными яйцами.

— Разговляешься, отец? — безобидно спросил Бородин.

— Кому отец, а кому просто дядя! — недружелюбно ответил бородач, отправляя в рот очищенное яйцо.

— Угодил в самую точку, — заметил Максим Луппо.

Бородатый хмуро взглянул на стоявшего перед ним рослого кавалериста в щеголеватых галифе и гимнастерке с буденновскими петлицами.

— Дядя, говоришь? У меня вот дядя пропал, — Максим Луппо вынул из кармана фотографию и поднес ее к лицу потупившегося мужика. Взглянув на фотографию, тот поперхнулся застрявшим в горле яйцом и выплюнул его в кулак.

Максим Луппо передал фотографию Бородину. На обороте карточки Сергей Петрович прочел вслух:

«Завсегда тэбэ люблюМоя ты Галюся

Перебью большевиковДо тэбэ вернуся!

Бородин суровым взглядом оглядел съежившегося бандита.

— Этого гуся в трибунал отправим, выездная сессия дело разберет на месте, товарищ Луппо.

— Сколько мы будем здесь вшей кормить? — закричали несколько глоток с нар.

— Кормите вшей одни сутки, притом собственных, — отозвался Потемкин. — Китик только вчера их доставил. Оказывали сопротивление.

Бородину не понравилось, что камера бандитов была буквально завалена всякими яствами, под потолком — табачное облако.

— Не разрешайте курить в камере, — гневно распорядился он.

В следующем отсеке находились две женщины. Одна молодая, курносая, глаза бегают. Другая, что постарше, в клетчатом платке, востроносая, с часто мигающими подслеповатыми глазками.