Когда открываются тайны (Дзержинцы)

Они прошли по темному коридору вглубь дома, свернули налево, потом поднялись по короткой скрипучей лесенке в мансарду. Отсюда игуменья позвонила в колокольчик. На ее зов явилось полусогнутое бессловесное существо, которое только и умело, что кланяться.

Существо это по молчаливому знаку игуменьи взяло девушку за руку и провело в тесную боковушку, увешанную позолоченными изображениями святых и персидскими коврами. Справа от окна, выходящего, как успела заметить Любочка, во двор, горела лампадка, чуть-чуть разжижающая вечную темноту в келье. Сгорбленная провожатая что-то поворошила в лампадке, и в комнате стало светлее.

— Сотвори молитву, отроковица, — проскрипела сорочьим голосом горбунья, — ты в святых покоях владычицы. — И, не дожидаясь ответа Любочки, будто показывая, как надо благодарить за столь высокую честь — побывать в покоях Виктории — черница опустилась на колени.

— Бабушка, откройте, пожалуйста, форточку. Мне душно.

Любочка в самом деле почувствовала тошноту. Шамкая губами и вздыхая, черница поднялась с пола и выполнила просьбу гостьи. Потом она удалилась.

В покоях было жутковато: абсолютно тихо, по стенам и углам в различных позах бесчисленное множество святых. Но страх быстро покинул Любочку. Девушка словно чувствовала на себе пристальные безбоязненные взгляды друзей-моряков, которые проводили ее на первое очень важное задание. Среди этих людей где-то находится сейчас и самый дорогой для нее человек — Сергей Петрович, ради которого она пошла бы на любое испытание.

Любочка пережила те мгновения, когда из сердца навсегда ушел самый близкий по крови человек. Поэтому ее даже не взволновало появление Демидова.

Владимир Николаевич пришел вместе с игуменьей. Он сухо поздоровался с дочерью, извлек из-под кровати полукруглый кожаный саквояж и стал рыться в нем, перебрасываясь с Викторией короткими фразами, по которым нетрудно было догадаться, что вопрос об отъезде Любочки уже решен. Подготовка к побегу велась, очевидно, давно. О Любочке они говорили в третьем лице, как будто она совсем не присутствовала здесь.

— Что на ноги? — строго спросил Демидов.

— Полусапожки! — ответила Виктория, проворно извлекая из саквояжа новенькую дамскую обувь с высокими отороченными голенищами на блестящих застежках. Полусапожки были положены на кучу свертков, которые Демидов складывал отдельно.

В это время мимо двора с гиком и свистом пронеслась ватага детдомовцев. Из хаоса шумов отчетливо выделился пронзительный кошачий визг. Это маленький Сережа, любимец Грицюка, давал о себе знать.

Демидов скрипнул зубами от злости, а Виктория нервно задернула штору.

— Где отец Николай? — спросил Демидов.

— Ждет вас в подвале...

Демидов бросил нетерпеливый взгляд на часы, потом на разбросанные по кровати вещи и вдруг распорядился:

— Сложите, Виктория, в чемодан, как было... Накормите дочь... А ты, Люба, переоденься... нам скоро выезжать.

— Папа, я никуда сегодня не собиралась, — мягко возразила Любочка, чувствуя, как неистово заколотилось сердце.

— Умница! — похвалил Демидов, едва сдерживая раздражение. — Такие вещи не делаются на виду. Матушка Виктория поможет тебе переодеться. Через час отплываем в море.

— А как же бабушка? — испуганно спросила Любочка. — Не могу же я ее бросить, оставить... — Ей хотелось добавить: как ты когда-то оставил всех нас, всю семью, пускаясь в безвозвратное путешествие по мутному потоку.

— Дочь моя, — вставила слово Виктория, подходя к Любочке и снова обнимая ее жесткими руками за дрожащие плечи. — Найдется и твоей бабушке место в монастыре.

Но Демидов словно чувствовал в молчании дочери какое-то сопротивление, неподатливость.

— У нас свой особняк... Понимаешь: свой особняк на берегу озера Балатон... Ты будешь принимать гостей в роскошной вилле, кататься по озеру на собственной яхте...

— За ослушание родителей нас ждет вечная мука, — глухо вторила отцу Виктория.

— Я все брошу, — перебивая игуменью, продолжал Демидов. — Мне надоело скитаться по свету, как бродяге. Я пошлю к черту всех своих шефов. У меня много денег... Теперь я хочу купить это все... и для тебя... и пожить спокойно.

— Укроти гордыню свою... Смирись! — наставительно гудела Виктория.

Демидов выхватил из чемодана пачку каких-то бумаг и потряс ими перед лицом дочери.

— Если ты меня любишь, отец, ты должен остаться, — спокойно сказала Любочка.

— Здесь?! — нервно воскликнул Демидов, швыряя бумаги на дно чемодана, — в этой дыре? Пойти на поклон к чекистам, когда у меня в руках миллион?! Ха-ха-ха!.. — Он вдруг жутковато захохотал, опускаясь на кровать рядом с раскрытым чемоданом.

В это мгновение под окном, уже затемненным сумерками, опять прозвучал пронзительный кошачий визг.

— Да мы эту голытьбу сотрем в порошок! — кивнув рукой на окно, прохрипел Демидов. — Они у меня забрали все. Но родную дочь я как-нибудь вырву на свободу. Не хочешь сама — насильно увезу. Не понимаешь сейчас — разберешься после. Благодарить будешь. Делай все, что прикажет матушка Виктория! Я сейчас вернусь.

— Поклонись в ноги родителю, — рокотала над ухом Виктория.