Когда падают листья...

Никто ему не ответил: все были поражены тем единством, которое буквально обволакивало всех пришлых, будь ты нищ или богат, разбойник или примерный горожанин… Яромир каждой клеточкой своего тела ощущал эту благодать, которая не делила народ на жрецов и простых обывателей. Потом вспомнил ругающихся бабок, выходящих из храма, и подумал, что так не бывает. Просто не может быть!

Дарен смотрел на жреца — уже совсем старого мужчину, с аккуратной седой бородой, которая давала яркий контраст с его темной, почти что черной кожей. Длинная бежевая ряса спускалась до пола, по рукавам и по подолу шла непонятная вязь, вышитая золотыми нитками. Абсолютно белые волосы перехватывал золотой ремешок.

Внезапно жрец поднял глаза — и войнику на миг показалось, что это тот самый Странник, который встретился ему в лесу, но миг прошел, и Дарен понял, что обознался. Однако сам старец, мягко извинившись перед прихожанами, одним текучим движением поднялся со скамьи подошел к мужчине.

— Приветствую тебя, Странник, — откуда ни возьмись в его руках появился посох с позолоченным древком — не палка для старика, а мощное чародейское оружие.

Дар спрятал свое любопытство о месте жреца в их иерархии и, низко поклонившись, ответил на приветствие:

— Мир тебе, служитель слепой богини.

— Что привело тебя и твоих друзей на Яцир? — продолжил жрец на чистом заросском.

Его карие глаза лукаво поблескивали: мол, я-то уже про вас все знаю — боги доложили — а сам-то ты как думаешь?

— Честь и долг, посредник богов.

Старец довольно улыбнулся и закивал, будто соглашаясь сам с собою или же подтверждая свою собственную догадку.

— Пойдем со мной, выбранный Осенью, — и, заметив задумчивый взгляд войника в сторону застывших Яромира со Жданом и Велимирой, добавил: — о друзьях можешь не беспокоиться: никто не посмеет нарушить покой их раздумий.

Дар кивнул и направился вслед за жрецом в маленькую келью.

Жилище старого служителя богов было до такой степени скромным, что посмотреть было практически не на что: лавка с шерстяным одеялом вместо постели, широкий стол, на котором уже дожидался жреца обед, полка с книгами да изображение богини Осуд на противоположной стене — вот и все.

— Что ж… — старец сел на лавку и взглядом предложил Дарену присоединиться к нему, — разделим сначала пищу, а потом можно и поговорить.

Войник посмотрел на "пищу" и мысленно ужаснулся: вряд ли две миски с похлебкой и парой кусков хлеба могли бы действительно считаться едой.

— Мы люди скромные, — усмехнулся старец, ломая ломоть хлеба, — ты уж не обессудь…

Дарен даже чуть смутился под его взглядом, но быстро взял себя в руки и, глубоко вздохнув, задал первый вопрос:

— Так значит, ты знаешь, жрец, где и как уничтожить мне артефакт?

Служитель Осуд не отвечал, методично пережевывая пищу, и Дарен снова замолк в ожидании ответа. Когда же миска опустила, и были подъедены последние крошки, жрец снова поднял голову:

— Где — знаю, как — сказать не могу. — Он прищурился.

— Скажешь мне?

Пауза затянулась, и войник подумал уже, что жрец отвечать не будет, но тот вдруг пробормотал себе под нос что-то яцирское, а потом спросил:

— А готов ли ты исправить то, что начато не тобою?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — осторожно отозвался Дар: его насторожила эта перемена в старике; его взгляд стал жестче, старец смотрел прямо в душу.

Жрец усмехнулся, вмиг становясь прежним и хитро улыбнулся:

— Понимаешь, Подаренный, понимаешь.

— Так скажи это вслух, служитель слепой богини, — начал заводиться войник, — не тяни с ответом, у меня мало времени.

— Ты даже не представляешь, насколько мало. Меньше седьмицы, Подаренный. Не решишься — мир будет ждать следующего Выбора Осени, и, возможно, не дождется вовсе.

За окном надрывалась какая-то местная певчая пташка, не думая о том, что завтра может больше не взлететь, оказавшись с перегрызенной кошкой шеей. Будут ли ее помнить собратья? Вряд ли. Тело есть — есть память, нет тела — нет ничего. Ни-че-го.

— Что меня может остановить? — задумчиво поинтересовался Дар, отрываясь от маленькой синенькой птицы и переводя взгляд на старца.

Жрец вздохнул.

— Вот об этом нам и надо поговорить…

* * *

Заветная дверь отворилась лишь через пару побегов: без скрежета и писка, мягко и тихо.

— Прощай, жрец, — Дарен поклонился и добавил: — ты помог мне.

— Такова моя роль, — развел руками старец, — и тебе прощай, сын мой.

Войник усмехнулся и пошел к друзьям, которые сидели на лавке около выхода.

— Пойдем.

— Уже все? — все трое вскочили одновременно.

— Да. Идем скорее. У нас мало времени.

А жрец, услышавший его слова, лишь повернулся спиной и, вздохнув, что-то пробормотал.

И если бы только Дарен понимал яцирский, он бы перевел последнюю фразу так: "Ты ошибаешься, у тебя совсем нет времени…"

Кони нетерпеливо бежали к востоку от столицы, солнце неспешно плыло в своей огненной лодке, ведомое умелыми руками Сонны. Низкие кучевые облака, казалось, были нанизаны на высокий горный пик вдалеке, как лохматые бусины — на нитку. Красно-синий свет окутал небо и рисовал на нем немыслимые узоры.