Когда пируют львы

Смерть в антисептических одеждах, словно нечистая женщина, старающаяся скрыть менструальный запах.

Гаррик посмотрел на соседей. Они длинным рядом лежали на веранде, каждый на своем тюфяке.

Некоторые умирали, большинство нет, но у всех повязки были перепачканы кровью и йодом. Гаррик посмотрел на собственное тело. Левая рука привязана к обнаженной груди… он почувствовал, как приходит боль, медленная, ритмичная, как удары погребального барабана. Голова у него тоже перевязана.

«Я ранен. – Он удивился. – Но как? Как?»

– Оклемался, – жизнерадостно сказал по соседству голос с выговором кокни. – А мы-то думали, ты уже гикнулся.

Гаррик повернул голову и посмотрел на говорившего; это был человечек с обезьяньим лицом, в фланелевых подштанниках и весь в повязках, как мумия.

– Доктор сказал, это шок. Он сказал, что ты скоро очухаешься. – Коротышка крикнул громче: – Эй, док, герой оклемался.

Подошел врач, усталый, с темными кругами под глазами.

– Вы поправитесь, – сказал он, прощупав и потрогав Гаррика в разных местах. – Сейчас отдыхайте. Завтра вас отправят домой.

Он повернулся – раненых вокруг было много, – но потом остановился и оглянулся. Коротко улыбнулся Гаррику.

– Сомневаюсь, что это смягчит боль, но вы представлены к кресту Виктории. Генерал вчера подписал представление. Думаю, вы получите крест.

Гаррик смотрел на него, и к нему болезненно возвращалась память.

– Был бой, – сказал он.

– Еще какой! – засмеялся человечек рядом с ним.

– Шон, – сказал Гаррик. – Мой брат. Где мой брат Шон?

Наступило молчание, и Гаррик заметил, как в глазах врача мелькнуло сожаление. Он попробовал сесть.

– И мой па. Что с моим отцом?

– Мне жаль, – просто ответил врач, – но я думаю, они оба убиты.

Гаррик снова лег и посмотрел на брод. Теперь убирали трупы с отмелей, с плеском тащили их на берег. Он вспомнил, как армия Челмсфорда с таким же плеском проходила здесь вброд. Отец и Шон были среди разведчиков, которые вели колонну – три группы ледибургской кавалерии и шестьдесят человек из полиции Наталя.

Челмсфорд использовал этих людей, хорошо знавших местность, как передовой отряд.

Гаррик с облегчением следил, как они уходят, не веря в собственную удачу. Накануне истечения срока ультиматума и перехода армии через Тугелу он подхватил дизентерию.

– Везучие ублюдки, – сказал один из больных, тоже глядевший на уходящую армию.

Гаррик не чувствовал зависти – он вообще не хотел идти на войну и был доволен, что вместе с тридцатью другими больными и небольшим гарнизоном, защищающим брод, остался здесь, когда вся армия Челмсфорда углубилась в Зулуленд.

Гаррик видел, как разведчики на том берегу развернулись веером и исчезли в высокой траве, а армия последовала за ними, пока не превратилась в отдалении в гигантского питона, оставляющего за собой в траве широкий протоптанный след.

Он вспомнил, как медленно тянулись дни, когда они ждали у брода. Вспомнил, как все ворчали, когда их заставили укреплять склад и госпиталь мешками и наполненными песком ящиками из-под галет. Вспомнил скуку.

Потом, с напряжением в животе, вспомнил вестника. Появился всадник. Гаррик увидел его первым. Оправившись от дизентерии, он был назначен часовым у брода.

– Генерал забыл зубную щетку и послал за ней, – сказал его напарник.

Они даже не встали. Смотрели, как точка приближается к реке.

– Быстро скачет, – сказал Гаррик. – Наверно, тебе лучше позвать капитана.

– Пожалуй, – согласился другой часовой. Он пошел вверх по склону к складу, а Гаррик спустился к реке. Деревянная нога застревала в песке.

– Капитан велел послать его на склад, когда он подъедет.

Напарник Гаррика вернулся и стоял рядом.

– Что-то необычное в том, как он едет, – сказал Гаррик. – И выглядит он усталым.

– Должно быть, пьян. Падает из седла, как в субботнюю ночь.

Гаррик неожиданно ахнул.

– Он в крови, он ранен.

Лошадь вошла в реку, и всадник повалился ей на шею; его бок почернел от крови, лицо побледнело от боли и было в пыли. Они схватили повод, когда лошадь вышла из воды, и всадник попробовал крикнуть, но смог только прохрипеть:

– Во имя Господа, готовьтесь! Колонну окружили и уничтожили. Они идут, вся черная воющая свора. Будут здесь еще засветло.

– Что с моим братом? – спросил Гаррик. – Что с ним?

– Убит, – сказал всадник. – Все убиты.

И он сполз с лошади.

Они пришли – дьяволы, воины-зулусы, пришли строем «бык», голова и холка этого огромного быка заполнили всю равнину, а рога слева и справа перешли реку, окружая их. Бык топал двадцатью тысячами ног и пел десятью тысячами глоток, и рев его напоминал шум моря в бурю. Солнце ярко сияло в наконечниках копий воинов, переправлявшихся через Тугелу.

– Смотрите! На тех, что впереди, гусарские шлемы, – воскликнул один из наблюдателей в госпитале. – Они ограбили мертвецов Челмсфорда. Один из них в шинели, несколько держат карабины.

В госпитале было жарко: крыша рифленая, а окна закрыты мешками с песком. Оставленные бойницы пропускали мало воздуха. Люди стояли у бойниц, одни в пижамах, другие голые по пояс и потные от жары.

– Значит, это правда. Колонна погибла.