Когда погаснет лампада

Песя лежит в постели с температурой под сорок. Шапиро приводит доктора Энгертова на повторный визит. Врач осматривает больную, а Шапиро расспрашивает о ситуации, о настроении, царящем в доме, об отношении хозяев. Вначале были такие, которые согласились приютить евреев из чистой корысти. Думали, что немцы быстро уничтожат жидов, и тогда имущество достанется им, хозяевам. Но теперь люди больше говорят о наказаниях, которые грозят тем, кто пустил евреев к себе. Многие еврейские семьи уже вернулись в прежние свои квартиры.

С другой стороны, говорит Шапиро, есть и утешительные новости. Некоторые немецкие солдаты утверждают, что никто пока не думает трогать евреев; возможно, этого вообще не случится. И в самом деле, евреи снова видны в городе. Семья Берман вернулась в дом на Вокзальной улице, а Хая-Сара — к спекуляции продуктами. А сосед Фейгиных по Саговому переулку сапожник Ицхак не только снова живет в своем доме, но еще и открыл мастерскую, накупил кожи и всерьез намеревается расширить дело.

Ушли старики. Песя лежит в постели, на лице ее бродит слабая улыбка. Ей очень неловко болеть в такое время, быть для близких обузой, а не подмогой. Хаим-Яков подходит к жене и долго с жалостью глядит на нее, моргая припухшими веками без ресниц. Потом он подтыкает одеяло, дает Песе жаропонижающее и шепчет молитву.

— Как ты чувствуешь себя, Песя?

Песя отвечает беспомощной улыбкой. Почему-то ей хочется сейчас говорить о тех далеких днях, когда она еще была девушкой в отцовском доме, а Хаим-Яков рыжим местечковым парнем. Нашла время вспоминать о таком пыльном прошлом!

Хаим-Яков чистит картошку, приносит воды из колодца и снова подходит к постели жены. Ему хочется успокоить ее, а заодно и себя самого. Люди рассказывают, что пока все идет хорошо. Может статься, не тронут немцы евреев. Еще будут у нас, Песя, хорошие дни.

Он кладет ладонь на ее пылающий лоб, голос его полон чувства и нежности. Снова улыбается старая Песя, ее маленькая легкая рука трогает жесткую тяжелую руку мужа, покрытую рыжеватыми волосками. И снова на устах у нее слова воспоминаний о далеком прошлом, которого не вернешь. Нет его давно, этого прошлого, кануло в бездну времени.

Песя засыпает. Ксения Мазурок выходит на улицу поговорить с соседками. Им есть о чем поболтать на мягком полтавском диалекте украинского языка. Этим женщинам тоже не улыбается сейчас жизнь. Мужья и сыновья воюют в Красной армии, нет от них известий. А в Гадяче, Веприке и Сарах — грабежи и насилие. Ходят слухи, что начали хватать евреев. Никто из них не выживет, а имущество достанется немцам. Рассказывают о Петро Кравченко и о Трофиме Ищуке…

Да, есть люди, которые начали действовать сами, никого не спросив. Петро, к примеру, взломал еврейский дом, чьи хозяева сбежали на восток, и вынес оттуда множество всякого добра: посуду, мебель, одежду. А Трофим Ищук откопал целый клад в еврейском дворе. Везет же людям! Не то что наши заярские дураки: эти евреев совсем не трогают, да еще и в дома их пускают, невзирая на опасность!

— Что вы несете, женщины? — говорит одна из соседок. — Думаете, без евреев будет вам легче с немцами? Мало видели от них горя в Империалистическую?

Никто не поддерживает ее. Опасны нынче такие слова. Мало кому тут нравятся немцы, но зачем говорить об этом вслух?

Ксения Мазурок возвращается домой, где сидит этот рыжий еврей, Хаим-Яков Фейгин, где валяется в постели его жена Песя, а под ногами болтается девчонка Тамара. Ксения подходит к матери, и они начинают перешептываться.

Трудно человеку быть добрым долгое время. И вот начинается давно уже назревшая беседа между Ульяной Мазурок и Хаимом-Яковом.

— Ефим Айзекович, я советую вам вернуться домой. Я слышала, что немцы не трогают евреев. Наоборот, грабят украинцев.

— Но старуха моя больна, Ульяша. Куда же я пойду сейчас?

Но Ульяна не дает волю жалости. Хватит! Да, она проработала несколько лет на винном заводике. Да, Ефим Айзекович хорошо знает свое дело и всегда был добр к работникам. Но ведь договор был таков, что Фейгины погостят здесь всего несколько дней. К тому же говорят, что все, кто укрывает евреев, будут расстреляны.

Нет-нет, она очень извиняется, но дальше так продолжаться не может.

— Ефим Айзекович, если вы не уйдете сами, то придется уйти нам, хозяевам!

Вот ведь горе! Хаим-Яков не знает, что делать, лицо его мрачно и сосредоточенно. Он посылает Тамару к Шапиро за советом. Шапиро немедленно приходит — он давно уже не страшится свободно разгуливать по улицам Заяра.

Странный еврей! Он входит в дом в сопровождении всех своих стонов и болячек, садится возле Песиной постели. Сначала говорят о ее здоровье. Температура спала, но болезнь продолжает мучить старую женщину. Она исхудала, черты лица обострились и пожелтели. Затем мужчины отходят в сторонку, и Хаим-Яков рассказывает о своем разговоре с Мазурок.

— Надо возвращаться домой! — решительно говорит Шапиро.