Когда погаснет лампада

Положение ухудшилось, когда в деревню пришли немцы. Староста Ложкин оказался не слишком вредным и старался, по возможности, не докучать крестьянам. Но немцы постоянно присылали циркуляры с разнарядкой: от деревни требовали давать рейху изрядное количество мяса, молока, зерна и кормов. В этих условиях Ложкин вынужден был требовать от каждого вносить свою долю. Полицаи тоже не сидели сложа руки. Шатов, широкоплечий мужик лет сорока, ходил по домам с обысками, конфискуя припрятанное продовольствие. Он был из кулаков и хорошо понимал тонкости крестьянского хозяйства, а потому не отбирал всего, оставляя людям и на пропитание, и на будущий посев.

Зато второй полицай, Иван Григорьевич Панасенко, вспыльчивый драчун и горький пьяница, был полной противоположностью спокойному, уравновешенному Шатову. Он с трудом окончил пять классов, связался с компанией бездельников и участвовал в попытке ограбления кооперативной лавки. Однако, когда пришли немцы и разогнали прежнюю администрацию, дурная репутация сослужила пьянчуге хорошую службу. Так девятнадцатилетний Ванька Панасенко надел форму полицая и превратился в Ивана Григорьевича. Теперь он не просыхал и охотно исполнял самые грязные приказы фашистов. Панасенко рыскал по округе, выискивая скрывающихся евреев, коммунистов, партизан и выходящих из окружения советских солдат. Все деревенские боялись его подозрительного взгляда, вечно затуманенного спиртом или горилкой.

Хася и Мария Максимовна решили, что неразумно размещать четырех еврейских девочек в одном месте, поэтому две младшие, Мирка и Ривочка, были переданы в другие дома, также принадлежавшие родственникам из семейства Майборода. Обе приемные семьи были многодетными, и еще один детский рот для них мало что менял. Но осторожность требовалась повседневная: внешность Хаси, Миры и Ривочки не оставляла сомнений в их еврействе.

Иное дело Хана. Длинные, блестящие, черные, как вороново крыло, волосы, нежные черты лица, точеный нос, слегка выдающиеся скулы, темные невинные глаза с длиннющими ресницами и чудный запах юности — все это придавало ей особое восточное очарование. Хана не любила зря молоть языком; мечтательный молчаливый характер придавал ее красоте дополнительное благородство. Родная сестра Хася, курчавая и простоватая лицом, не походила на нее вовсе — ну разве что цветом глаз и волос. Все в Хасе было обычным, непримечательным.

Мария Максимовна, их тридцатипятилетняя хозяйка, умела шить: ее мать некогда зарабатывала на жизнь портняжным мастерством. С началом войны Мария Максимовна села за материнскую швейную машинку и не знала недостатка в клиентах. В те времена люди редко покупали новую одежду, предпочитая чинить старую — этим и занималась хозяйка. Большой объем работы требовал помощи, и Хана тоже научилась шить. Это занятие ей очень подходило: сидеть у окна, строчить на машинке и мечтать.

Хася почти не выходила со двора, и в деревне полагали, что она ушла при отступлении Красной армии. Но бездельничать девушке не приходилось: в хлеву, на огороде и в домашнем хозяйстве всегда была уйма работы. Немало забот требовали и дети, Наташа с Мишенькой. При появлении чужих Хася пряталась на сеновале.

Кем только не объявляли себя тогда сыновья и дочери нашего народа! Хана, к примеру, стала грузинкой по имени Лола Кеташвили. Впрочем, подобной красавицей гордился бы любой народ. Совместными усилиями для нее изобрели целую историю. Якобы отец Лолы происходил из Грузии. Занесенный в Россию ветрами Гражданской войны, он женился на русской и осел в Калинине. С приближением войны Лола с матерью решили перебраться в Грузию к родственникам. Но недалеко от Лохвице эшелон разбомбили, мать погибла, а чудом уцелевшая Хана покатилась по дорогам войны вместе с другими беженцами. Так и катилась, пока не нашла себе пристанище в этой деревне. Марии Максимовне как раз требовалась помощница для шитья…

Но как убережешь секрет в деревне? Вскоре поползли слухи, что в доме портнихи прячется еврейка, и однажды в ноябре к Марии Максимовне заявились незваные гости — два полицая. Хася успела спрятаться на сеновале, а Хана осталась сидеть за стрекочущей машинкой.

— Кто эта девушка? — спросил Шатов и потребовал, чтобы Хана предъявила документы.

Документов не было. Вместо них Мария Максимовна могла предложить лишь рассказ о разбомбленном эшелоне.

— Она пойдет с нами, — решил Шатов. — Посидит в полиции до выяснения.

— Погоди, не трожь ее! — остановил товарища Панасенко.

Он был не слишком пьян и с первого момента не отрывал глаз от Ханы. Как видно, красота девушки поразила полицая в самое сердце. В вопросах охоты на евреев главным был именно Панасенко, и Шатову оставалось лишь пожать плечами и подчиниться.