Когда погаснет лампада

В небе гуляет солнце, его сияние разлито на полях и на речке. На берегу кутерьма, уютные речные волны лижут песок. Как прозрачна вода! Ты выходишь на берег, и кожа подрагивает от речной прохлады, а волосы слиплись во влажные стрелки и косички. Ты спешишь улечься на теплый песок и замираешь так на несколько минут. Солнце постегивает тебя по спине легкими щелчками лучей.

А что же Соломон? Со дня праздничной вечеринки Вениамин видел его лишь изредка. Целыми днями спит Соломон сном усталого труженика, уткнувшись лицом в подушку. Он лежит в постели, завернувшись, как в кокон, в бело-голубое летнее одеяло. Тишина в доме, лишь изредка доносится от кровати Соломона громкий и отчаянный всхрап.

Бабушка Песя ходит по дому на цыпочках и вздыхает. Что за зараза прилипла к ее дорогому Шлоймеле, Боже милостивый? Вот уже обеденное время, скоро вернется с рынка Хаим-Яков, да и Рахиль вот-вот придет из конторы, а этот только-только пробуждается от сна, стягивает с головы бело-голубое одеяло, а потом лежит еще некоторое время, потягиваясь, зевая и выкуривая одну за другой несколько папирос.

— Что ты все разгуливаешь по сонным мирам, Соломон? — наконец не выдерживает Песя. — Время умываться и обедать. Скоро день кончится.

Соломон встряхивается и начинает одеваться. Затем наступает очередь бриться. Он бреется ежедневно и при этом прихорашивается, укладывает прическу и душится одеколоном. Но вот проходит обед, еще не начали удлиняться дневные тени, и оп!.. — исчез Соломон, как и не было его в доме. Бабушка Песя вздыхает среди своих домашних забот. Наступает вечер, появляются звезды, проходит еще несколько часов, часов тишины и ожидания. Дом погружается в сон, в темных углах бродят тоскующие тени. Только доносится иногда печальный вздох с материнской кровати: Соломона-то все нет! Но вот сереют окна, со двора слышен крик петуха, звон пустых ведер и шум воды у колодца; скрипит по переулку телега, новый день прокладывает себе путь… — и только тогда, только тогда! — появляется в доме парень, похожий на крадущегося вора, растрепанный, неопрятный, с кругами под глазами. Он проглатывает завтрак, как голодный бес, сбрасывает одежду, заворачивается с головой во все то же бело-голубое летнее одеяло и затихает. Приятных снов тебе, Шлоймеле!

Но, дорогие друзья, что такое происходит с Соломоном? Неужели Клава Боброва причиной этому несчастью? Ведь она как-никак мужняя жена. Мужняя жена и молодая мать…

Кстати, муж, инженер Бобров, взял на заводе месячный отпуск и собирается приехать в Вельбовку, отдохнуть с женой и ребенком. Сегодня рано утром он приезжает на поезде в Гадяч, и Клава идет встречать его на станции.

Об этом Соломон рассказывает Вениамину, в то время как тот трудится над чертежами. Наконец-то получилось у них перекинуться словечком. Сидит Соломон в комнате друга и повествует о жарком костре, который может вспыхнуть только между мужчиной и женщиной.

Все началось с того дня, когда он провожал Клаву с той вечеринки. Она выпила тогда больше, чем следовало бы, а может, опьянили ее танцы и праздничная кутерьма. Кутерьма и звезды, мерцающие меж кронами деревьев. Звезды и ласковый прохладный ветерок. После вечеринки они долго гуляли в лесу, пока не зашли в укромное место между кустов. Гуляли и смеялись без удержу — молодые, полные желания и немного пьяные. Каждое дерево кланялось им в ту ночь, каждый полевой цветок посылал свой скромный привет. И вот захотелось им присесть, отдохнуть в том укромном местечке. Соломон расстелил пиджак на мягкой траве:

— Сядь, передохни.

Она засмеялась и на это — все казалось ей в ту ночь смешным. Клава села на пиджак, и птичий щебет пролился на них сверху с верхушек сосен.

— Действительно, ноги устали, — сказала она и сбросила свои выходные туфли на каблуках.

Как ему помнится, он рассказал еще один анекдот, и Клава снова расхохоталась. Смех — и гром свиста и щебета, утренней молитвы лесных птиц. Туфли стояли рядышком, как две сиротки; Соломон взял одну и принялся поглаживать, стараясь унять сильное биение сердца. Ну а потом… потом он погладил и ее — замужнюю женщину со светлыми глазами и манящим ртом.

— Что ты делаешь, Моня? Это невежливо, Моня… перестань!

Теперь она уже не смеется — она отталкивает его, она сопротивляется. Но действительно ли она вкладывает силу в это сопротивление? Не забывает ли она на какое-то время необходимость оттолкнуть Соломона и встать на ноги?

Так вот и пришел черед этим чудесным ночам, лесным ночам августа, когда звезды падали между сосновыми кронами, и ночная прохлада разжигала еще больше желания, и лес слушал их горячий шепот, шутки, смех и звук поцелуев, легких, как летняя паутина.

Все это поведал теперь Соломон своему другу. И вот приехал муж. Он сейчас в Вельбовке, а значит, пришел час платить по счетам. Соломон, грешная душа, мог бы отделаться смешком, в очередной раз осквернить уста бородатым и похабным анекдотом и на том закончить дело. В конце концов, не ему отвечать перед мужем. А Клава… что ж, Клава что-нибудь придумает — у женщин, как известно, есть свои хитрости.