Когда порвется нить

— Она ждет пересадки, — сказала Аника, подойдя к нему сзади, и предложила кофе.

Это был конец мая, один из последних дней его работы в больнице и первый, похожий на возвращение к нормальной жизни после стрельбы пятнадцатого числа. Отделение неотложной помощи пустовало еще несколько дней; даже после того, как полиция закончила проверку, большинство пациентов предпочитали проехать чуть дальше, до другой больницы, которая не была местом преступления. Однако память горожан оказалась удивительно короткой, и к концу месяца приемный покой снова был полон, а Хэнку удалось вырваться совсем ненадолго, чтобы навестить Анику этажом выше.

— Ее очередь еще не подошла, — объяснила Аника, — но ей повезло: она пришла на обследование, и нам сообщили о легком, которое может ей подойти.

— И правда повезло, — сказал Хэнк. — Надеюсь, все пройдет хорошо.

— Как у тебя дела? — спросила Аника, когда пейджер на ее бедре начал пищать. — Черт, надо бежать. Возьми и мой. — Аника протянула ему свой кофе, крышка на стаканчике еще не была открыта.

— Мне не нужно столько кофеина! — сказал Хэнк с улыбкой, но она уже умчалась.

— Я возьму, если у вас лишний.

Обернувшись, Хэнк увидел пожилую женщину, которая жестом указала на вторую чашку кофе в его руках.

— Конечно, конечно. — Он передал стаканчик.

— Спасибо, утро выдалось не из легких, — выдохнула женщина, поднося кофе ко рту. — Это моя дочь там, ждет известий о легком.

— Я даже представить себе не могу. Но, похоже, сегодня могут быть хорошие новости.

— Если бы это случилось несколько месяцев назад, я бы не выдержала, — сказала женщина. Она наклонилась ближе к Хэнку. — Но теперь я знаю, что все будет хорошо. Если не в этот раз, то в следующий.

Хэнк был слегка озадачен, но восхитился ее верой. Он просто надеялся, что женщина найдет в себе силы справиться с неудачей.

— Моя дочь не смотрела на свою нить. И взяла с нас слово, что мы тоже не будем смотреть, но… Мне нужно было подготовиться, — сказала женщина, оглядываясь на дочь, которая, облокотившись на подушки больничной койки, читала книгу. — У нее длинная. — Женщина улыбнулась. — У моего ребенка длинная нить.

— Это удивительно, — сказал Хэнк. — Воистину.

— Только не говорите ей, что я вам сказала! — Женщина сделала глоток кофе.

— Подождите, вы не сказали своей дочери, что у нее длинная нить?

— Она заставила меня поклясться, что я не стану смотреть. — Женщина удрученно покачала головой. — Она возненавидит меня, если узнает, что я это сделала.

Хэнк на мгновение задумался о том, как Аника подсмотрела его нить на кухне, как он почувствовал себя преданным. И втайне подумал, что, судя по тому, как Бен говорил о своей коробке и нити, — он называл это «когда открыли мою шкатулку», но ни разу не сказал «когда я открыл свою шкатулку», — возможно, его постигло еще большее предательство.

— Я уверен, что дочь простит вас, — сказал Хэнк. — Особенно когда услышит прекрасную новость.

— Вы ее не знаете. Если она что-то задумала, то сделает все что угодно. Даже затаит обиду. Скоро она начнет новую жизнь. И не нужно ей знать, что я подсматривала за ее спиной. Сейчас важно только то, что она будет жить.

«Какой необычный новый мир создали эти нити», — подумал Хэнк. Несмотря на всю печаль, обман и разрушенное доверие, несмотря на все случаи, которым Хэнк был свидетелем в больнице, наблюдая, как пациенты в страхе сжимали свои коробки, по крайней мере, было и еще кое-что: надежда для матери больного ребенка. Благодать от осознания того, что молитвы будут услышаны.

Через несколько дней Хэнк связался с Аникой и спросил, как прошла операция той девушки.

— К сожалению, мы узнали от сестры донора, что в прошлом году он лечился от рака, — сказала она. — Мы не смогли использовать легкое.

И все же отчаиваться было рано. Хэнк будто слышал слова ее матери: «Если не в этот раз, то в следующий».

Он развалился на скамейке, расслабляясь под ритм, с которым клюшки били по мячам, посылая их в лунки. «Как странно, — подумал Хэнк, — быть женщиной с розовыми волосами, которая живет в тревоге, не зная о грядущем спасении, о даре, который ее ожидает».

Но тут Хэнк заметил, что Бен все никак не ухватит клюшку поудобнее. Он встал и подошел к Бену сбоку, чтобы не попасть под удар, и положил руку ему на плечо, готовый подбодрить.

ДЖЕК

Обычно Джек не помнил своих снов, но на следующее утро после того, как он предложил Хавьеру поменяться, он проснулся усталый и измученный. И сразу вспомнил, что во сне видел деда.

Дедушка Кэл был единственным членом семьи Джека, который никогда не заставлял его чувствовать себя чужаком и относился и к Джеку, и к Хавьеру с уважением, как к товарищам по оружию.

Джек познакомил их на футбольном матче на первом курсе, когда у Кэла были вьющиеся седые волосы и согнутая спина, как у любого мужчины в возрасте около девяноста лет, но он все еще мог похвастаться ясностью ума, свойственной молодым. Джек слушал, как его дед рассказывает знакомую историю о том, как скрыл свой возраст, чтобы его взяли в армию во Вторую мировую войну, когда он был высоким, но еще прыщавым подростком.