Когда приходит Андж

– Нет, – сказала Олла, – ты неверно подумал… Признайся, о чем ты сейчас подумал? – засмеялась она, кончиком пальца щелкнув его по носу. – Я и впрямь сначала смотрела на тебя очень скептически. Худой какой-то, да и совсем еще мальчик. Но понимаешь… понимаешь… – она задышала часто-часто, прижав кулачки к груди, – есть в жизни такие минуты, когда все вокруг переворачивается, как словно бы весь мир нарисован на шаре, и ты – внутри, понимаешь? (Стаканский согласно закивал, дрожащими руками пристраивая на носу разбитые очки) И вот я увидела тебя, – взгляд ее стал отсутствующим, мечтательным, будто она представила далекое приятное воспоминание, – когда ты шел вдоль реки с книгой… В этот миг что-то укололо меня, что-то вокруг пошатнулось, я подумала, что вся моя прежняя жизнь была чудовищной, немыслимой ошибкой… Ночами я плакала, переворачивала подушку и снова мочила ее с другой стороны. Стоя за зеленой, мятой пахнущей портьерой, я до боли в глазах смотрела, как ты, пружиня, сбегаешь по лестнице… Совсем как молодой Пушкин… – она подняла к нему беспомощное заплаканное лицо. – Долго я не решалась подойти к тебе, а вот сейчас, наконец, приняв пять таблеток циклодола, я пришла… Я пришла, чтобы сказать… – слезы задушили ее, Стаканский схватил девушку за плечи, прижал ее голову к своей…

– Нет, не сейчас! Она может войти в любую минуту! – Олла вскочила и в волнении зашагала по комнате, поправляя высокую прическу. Успокоившись, она присела на подоконник.

– Ты знаешь, что по вечерам моя мама пьет довольно вкусный липовый чай, – сказала Олла глубоким грудным голосом. – Брось ей эту таблетку в чашку липового чая. Это очень сильное снотворное. И тогда вместо нее к тебе сегодня ночью приду – я!

Это была крупная черная горошина. Стаканский проделал все незаметно, липовый чай значительно потемнел, как бы сделавшись крепче.

Вечером Стаканский вылез на карниз и добрался до окна хозяйки. Женщина спала крепко, Стаканский увидел высоко задранный подбородок и две черные ноздри. Вдруг что-то не по рыбьи плеснулось в реке под ногами, через секунду еще один камешек обвалился с карниза в быструю воду, и Стаканский увидел Оллу, она приблизилась к окну с другой стороны и, серьезно прижав палец к губам, заглянула внутрь.

Несколько минут они оба молча разглядывали спящую, затем Олла удовлетворенно хмыкнула и скрюченным пальцем поманила Стаканского за собой, и вскоре он испытал и величайшее наслаждение своей жизни, и гнуснейшее разочарование, а утром, пробуждаясь, в первые мгновения принимая ночное происшествие за сон, он услышал отчаянный вопль, жутко вплетенный в бодрый звон умывальника… Родриг Леопольдыч, бешено вращая колеса, катился по ступенькам, в руке у него был наган, он бесцельно палил в небо. Белла Родриговна была мертва.

– Ты подменил таблетку, – сказала Олла, изучающе глядя ему в глаза.

– Нет.

– Ты положил другую таблетку, – повторила она, покусывая ноготь.

– Черная таблетка, – Сказал Стаканский.

– Белая таблетка, – сказала Олла.

Они помолчали, глядя в воду. Вдруг Олла улыбнулась, болтнула ногой.

– Все будет хорошо, – твердо сказала она. – Я люблю тебя.

– Черная таблетка, – мысленно прошептал Стаканский, а вечером к нему в комнату, быстро снимая перчатки, вошел одноглазый полковник, плечом толкнул его на кровать, мелко постучал пальцем по циферблату своих часов и кинул ему в грудь дорожную сумку.

Стаканский бежал из Санска, проклиная город и его жителей, плача в свой мешочек на третьей полке общего вагона, изнывая от благодарности к этой единственной ночи с Оллой, холодной и безрукой, как статуя, ночи, которая будет самым значительным, самым дорогим воспоминанием его жизни: со временем оно отстоится, словно старое вино, оно будет питать его жизнь надеждой, нежным чувством ожидания, оно будет воздушно и стеклисто строить его грядущие книги…

О, беконечно далекая. полузабытая, воистину бескомпромиссная, без малейшей капли ненависти, любовь моя! Спасибо, что ты отвергла меня, швырнув в мутную пучину жизни, обрекла на страдания, указала сей гибельный путь, славный светом не спереди, но сзади, чтобы лучше видеть под ногами собственную тень.