Когда пробьет восемь склянок

Опустить приблизительно восемьдесят ярдов якорной цепи — работенка не из приятных для спины и рук. Не успев ее начать, я понял, что не на высоте. События этой ночи вконец меня измотали. Затылок болел, нога ныла, и ко всему прочему меня начало лихорадить. Я знаю несколько способов, как достичь состояния приятной теплоты, но когда на тебе лишь одна смена нижнего белья, а ты сам находишься на холодном, сыром ветру осенней ночью, неподалеку от Западных островов, то этого достичь довольно трудно. Но зато если кто захочет установить, что прикреплено к нашей якорной ценя, тому понадобится стальной костюм для подводных работ.

Ханслет закрыл за собой дверь нашей каюты, протея в темноте к иллюминаторам и задернул тяжелые занавески. Потом включил маленькую настольную лампу. Света она давала немного, и из опыта мы знали, что он не пробивается сквозь занавески. Мы не видели необходимости давать знать кому-либо, что в этот поздний, практически утренний, час мы еще бодрствуем.

У Ханслета было смуглое, узкое и мрачное лицо с большим подбородком, густыми бровями и густыми же черными волосами: лицо, которое говорит само за себя и не меняется с годами. Сейчас оно ничего не выражало и было совершенно спокойно.

— Тебе придется приобрести новую рубашку, — сказал он. — Воротничок слишком узкий. Оставляет следы.

Я перестал растираться и посмотрел в зеркало. Даже в этом скудном свете мой затылок выглядел довольно печально. А шея еще хуже. Она вспухла, сияла всеми цветами радуги и имела четыре большие ссадины там, где большой и указательный пальцы того парня впивались в нее. Синие, зеленые и красные — такие долго не заживут.

— Он напал на меня сзади. Транжирить свое время на преступления, когда мог бы быть олимпийским чемпионом по поднятию тяжестей! Мне просто повезло. Кроме того, он носит очень грубые сапоги. — Я повернулся и осмотрел правое плечо. Синяк был больше кулака, и если в нем отсутствовал хотя бы один цвет из спектра радуги, то в данный момент я не мог сказать какой. В центре была глубокая зияющая рана, из которой медленно сочилась кровь.

Ханслет с большим интересом наблюдая за мной.

— Если бы на тебе был более просторный костюм для подводного плавания, ты мог бы истечь кровью… Мне кажется, будет лучше, если я сделаю тебе перевязку.

— Не нужны мне никакие перевязки. Мне необходимо виски. И не вздумай убивать на это время. А впрочем, будет лучше, если ты все-таки приведешь меня в порядок. Мы не можем принимать гостей в лужах крови.

— Ты уверен, что у нас будут гости?

— Я ожидал их встретить по возвращении на «Файркрест». Но как бы то ни было, визитеры к нам пожалуют. Кто бы ни были наши друзья с «Нантсвилла», они не идиоты. Они наверняка поняли, что я мог попасть на их судно только с надувной лодки. Кроме того, они хорошо понимают, что речь идет не о простаке. Люди из окрестностей, даже если захотят доставить себе развлечение, не станут бродить по палубам кораблей среди ночи. Они не отважатся приблизиться к Глотке Мертвеца — ни днем, ни тем более ночью. Даже лоцман говорил, что это место пользуется плохой репутацией. И ни один местный житель не носился бы по их кораблю, как я, не вел бы себя, как я, и не покинул бы судно таким способом, каким это сделал я. Местный житель давно был бы мертв.

— Это бы меня не удивило. Что дальше?

— Значит, мы не из местных. Друзья. Мы ни в коем случае не остановились бы в отеле или в пансионе — были бы слишком скованны и не смогли бы передвигаться. Судно? Не севернее Лох-Хоурон, так как прогноз погоды обещал юго-западный ветер в шесть баллов, который позже достигнет семи. Ни один капитан не осмелился бы находиться там при таком ветре. Единственное надежное место, от пролива приблизительно милях в сорока, находится у Торбея. Это в четырех-пяти милях от того места, где находился «Нантсвилл», у выхода из Лох-Хоурон. Ну, так где бы ты стал искать нас после этого?

— Я бы стал искать судно, которое стоит на якоре поблизости от Торбея. Какое оружие тебе дать?

— Никакое. Ты тоже ничего не возьмешь. Такие люди, как мы, не носят с собой оружия.

— Ихтиологи — да, — кивнул он. — Работники министерства сельского хозяйства и рыбной промышленности тоже. Чиновники вообще не имеют оружия. Значит, надо ловко себя вести… Что ж, остается только подчиняться. Ведь шеф-то — ты.

— Я совсем не уверен, что смогу продолжать ловчить. И готов биться об заклад, что скоро уже не буду шефом. После того как расскажу Дядюшке Артуру то, что должен…

— Мне ты вообще ничего не рассказал. — Он закончил перевязку и выпрямился. — Ну, как ты себя сейчас чувствуешь?

— Спасибо, лучше. Но будет еще лучше, когда ты наконец откупоришь бутылку. И надень пижаму или что-нибудь в этом роде. Люди, полностью одетые посреди ночи, выглядят довольно подозрительно. — Я растер голову полотенцем так энергично, как позволяли мои израненные руки. — Рассказывать нечего. И в этом нет ничего хорошего.