Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы

Я направился к Глубокому — там купалось много взрослых из деревни. Я увидел самого красивого парня в нашей округе — Хамду и его брата Юсуфа, кривого Хамида и толстяка Мукхи, Сундара Гхатию с мельницы, Сардара Сингха, который делал украшения, однорукого Даулу — даже с одной рукой он так хорошо плавал! Кашарбута увидел, его брат был знаменитый разбойник и сидел в тюрьме; Датту — сапожника, пастуха Джалала, брахмана Манглу и ученого Мисру, еще каких-то людей, которых я не знал по именам, но лица их были мне знакомы. Все они весело перекликались, а ребята помоложе играли в мяч из сухой красноватой тыквы. Увидев меня, они подняли еще больший шум.

— Гляньте, кто пришел! — завопил Сардар Сингх. — Докторенок!

— Гоните его отсюда! — откликнулся кто-то. — А то сейчас прибежит его мама, она нас съест! Давай отсюда! Чеши домой!

— Не трогай малого, — заступился Кашарбут. — Ныряй в воду, парень!

Однорукий Даула удивился:

— Смотри-ка, один разгуливает! Может, мамаша наконец решилась еще одного родить, чтоб ему веселей было?

— Ну это ты зря! — расхохотался Хамду. — Он подрастет и еще даст жару! Как ни глянешь, он все время с этой страшненькой чамаркой крутится, Тарон, что ли, ее зовут.

— Где твоя мама? — крикнул из воды мельник.

— Она спит, — растерянно ответил я.

— Ты ее ко мне пришли!

Он выставил из воды голое, сверкающее тело и под общий хохот опять нырнул.

Кривой Хамид первый перестал смеяться, брызнул в меня водой и серьезно сказал:

— Беги отсюда. А если уж очень искупаться хочется, иди на то озеро, к женщинам. Там искупаешься на камнях. Ну что ты здесь уши развесил и нашу похабщину слушаешь?

И похабщину и ругань мне приходилось частенько слышать — страшную ругань, которая с самого детства дала мне представление о тайной ненависти, которую испытывают эти люди ко всякого рода «чинам». Я видел, что, встречаясь с моим отцом или со мной, эти люди склоняются в низком поклоне. Меня часто звали «маленький господин доктор», брали на руки, сажали на плечи. Но сердца их кипели ненавистью. Моя мама ничего не подозревала, может быть, и мой отец не отдавал себе отчета в силе ненависти, но я, росший среди этих людей, в полной мере испытывал ее на себе. Они никогда не позволяли себе ни одного грязного слова в отношении собственных жен или детей, но в их словаре не хватало достойных выражений для наших женщин и для наших детей.

Я отвернулся от плескавшихся в воде мужчин и убежал к другому озеру. В тени тополя меня поджидала Тарон, запыхавшаяся, но веселая и очень довольная собой.

— Ты когда пришла?

— Да только что. Я прямо за тобой побежала.

— Как тебя отпустили?

— Когда мама за тобой погналась, я удрала во двор, за дом, потом в кусты и вниз.

Торопливо стаскивая с себя штаны и рубашку, я сказал:

— Пошли купаться.

Тарон тоже сняла рубашку и шальвары, и мы голышом плюхнулись в воду. Плавать меня научила Тарон, и, хотя плавал я прилично, мы все же старались держаться ближе к берегу. Мы вытаскивали из воды красивые разноцветные камушки и потом играли в них. Мы не стыдились своей наготы и вообще не замечали ее, может быть потому, что вокруг купалось столько взрослых женщин. Их тела не переставали удивлять меня — так сильно они отличались от мужских. Мужчины были устроены совсем по-другому. Другими были и маленькие мальчики и девочки. Женские тела казались мне странными и сильно интересовали.

Тарон начала давать мне пояснения:

— Смотри — вон там, видишь, с круглым лицом и с белыми ногами, да? Ее зовут Шадан, она первая красавица в наших местах. Это невеста Хамду… А вот купается, с длинными волосами, и глаза у нее большие, а сама смуглая, видишь? Это Нуран, она влюблена в Юсуфа, в младшего брата Хамду. А та, редкозубая — вон она смеется, — это жена Сундара Гхатии. Ту вот, с толстыми бедрами и с губами толстыми, зовут Разия…

— Ой, какая некрасивая! — вырвалось у меня.

— Тише ты! — зашептала Тарон. — И не пялься на них так, а то прогонят… И вон та тоже некрасивая. У нее мужа нет.

— А почему нет мужа?

— Мама говорила, что она не выйдет замуж, потому что она уродка и ей уже почти тридцать лет. Кто на ней женится?

— Я на тебе всегда готов жениться, хоть бы ты стала совсем некрасивая, — сказал я.

— Так это потому, что ты дурак, — объяснила Тарон. — На некрасивых не женятся. Мама всегда говорит, что девочки, которые не слушаются, уродками вырастут.

— Неправда это.

— Нет, правда!

— Неправда.

— Правда!

Я ткнул два разика Тарон головой в воду, чтоб она поняла наконец, что я говорю правду. Когда она вынырнула, я спросил:

— А те две девушки — они кто?

— Какие?

— Которые тряпки сушат на камнях.

На камнях посреди озера две девушки расстилали покрывала. Капельки воды, как жемчужные росинки, сверкали под солнцем на их коже.

— Тощая — Амтуль, дочь старосты, она бегает за Кашарбутом, а та, у которой все лицо волосами закрыто, та, что ноги вытирает, — это сестра кривого Хамида, она скоро выйдет замуж за Датту-чамара.

— Откуда ты все это знаешь?

— От мамы.

— А мама откуда?

— Моя мама все знает! Она даже знает, в каком доме что варят.

Я нырнул и достал со дна красный камень.