Когда рассеется туман

— Это даже к лучшему, — уговаривала его Ханна, склонив голову к плечу. — А еще неплохо было бы поставить вокруг озера ограду. Иначе гости могут подойти слишком близко, а это опасно.

— Опасно? — не понял Тедди.

— Ты же знаешь этих строителей, — пояснила Ханна. — У них по площадке что только не раскидано. Лучше перестраховаться, а позже привести берег вокруг домика в приличное состояние.

Да, любовь наделяет свою жертву невероятным красноречием. Ханна без труда убедила Тедди. Стоило слегка припугнуть его судебными исками и ненужной шумихой, как он тут же дал распоряжение мистеру Бойли поставить вокруг озера забор. А в августе он устроит еще один прием — на свой день рождения. В летнем домике, с катанием на лодках, играми и угощением на берегу, под полосатыми тентами. Как на картине того французского типа, как его там по имени?

Конечно, никакого приема не было. В августе двадцать четвертого всем было не до праздников, за исключением разве что Эммелин. Да и та кинулась в омут развлечений не столько для собственного удовольствия, сколько для того, чтобы забыться. Выкинуть из головы кровавый кошмар.

Кровь. Слишком много крови. Откуда столько? Я и сейчас вижу брызги на берегу озера. Там, где они стояли. Где он стоял, как раз перед тем, как…

Голова кружится, подгибаются ноги. Рука Урсулы крепко подхватывает меня, удерживая от падения.

— Что с вами? — темные глаза смотрят на меня с тревогой. — Вы так побледнели.

Вокруг все вертится. Мне жарко. Дурно.

— Может быть, вернуться и посидеть в доме?

Киваю.

Урсула ведет меня обратно по тропинке, усаживает в кресло, объясняет Берил, что меня надо отвезти в дом.

Это все жара, со знанием дела говорит Верил, с ее мамой творится то же самое. Немыслимая жара. Она наклоняется ко мне и улыбается так, что глаза превращаются в узкие щелочки.

— Точно-точно, милая. Это все погода.

Я лишь киваю. Что толку спорить? Как объяснить, что на меня давит не жара, а груз давней-предавней вины?

* * *

Урсула завозит меня в гостиную. Мы не проходим внутрь — просто не можем. На расстоянии четырех шагов от двери протянута красная ленточка. Наверное, хранители музея не хотят, чтобы экскурсанты бродили по комнатам, трогали грязными пальцами старинную мебель. Урсула ставит кресло у стены и садится рядом на специальную скамеечку для посетителей.

За нашими спинами толпятся другие туристы, показывают друг другу на роскошно накрытый стол, ахают и охают, заметив тигриную шкуру на спинке одного из кресел. Ни один из них не видит, что в комнате полным-полно привидений.

* * *

Полиция допрашивала нас именно здесь, в гостиной. Бедный Тедди. Он не знал, как себя вести.

— Он был поэтом, понимаете? — объяснял он полицейским, кутаясь в плед, накинутый поверх праздничного костюма. — Познакомился с моей женой, когда она была еще ребенком. Приятный человек, безалаберный, конечно, но неопасный. Дружил с моей свояченицей и ее друзьями.

В ту ночь допросили всех. Кроме Ханны и Эммелин. Тедди добился того, чтобы их не трогали. Сестры и так в шоке после увиденного, сказал он, нельзя заставлять их переживать все вновь. И так велико было влияние семьи Лакстонов, что полиция пошла ему навстречу.

Тем более что подробности никого особо не интересовали. Наступила поздняя ночь, полицейские спешили домой, к женам и теплым постелям. Им было вполне достаточно того, что они уже услышали. Сказать по правде, история самая обычная. Дебора не зря говорила, что в Лондоне, да и во всем мире, множество молодых людей не смогли вернуться к нормальной жизни после того, что увидели и испытали на войне. То, что Робби был поэтом, только добавляло ему непредсказуемости. Творческие люди склонны к неожиданным, отчаянным поступкам.

* * *

Появляется наша группа. Берил подхватывает меня и Урсулу и ведет всех в библиотеку.

— Одна из немногих комнат, которую пощадил пожар тысяча девятьсот тридцать восьмого года, — говорит она, деловито постукивая каблуками вдоль по коридору. — По счастливой случайности, уверяю вас. Семья Хартфорд владела великолепной коллекцией старинных книг. Около девяти тысяч томов.

Да уж, не меньше, могу поручиться.

Наша пестрая группа заходит следом за Берил в библиотеку. Все разбегаются по комнате, вытягивают шеи, обозревая высоченный стеклянный купол и доходящие до потолка книжные полки. Любимый Пикассо Робби исчез. Наверное, хранится теперь в какой-нибудь галерее. Сейчас не те дни, чтобы картины великих мастеров висели на стенах простых английских домов, пусть даже и старинных.

После смерти Робби Ханна много времени проводила тут, свернувшись калачиком в старом кресле. Она не читала, просто сидела. Мысленно переживала недавнее прошлое. Одно время она вообще отказывалась видеть кого-либо, кроме меня. Рассказывала мне о Робби, о своих встречах с ним — лихорадочно, одержимо. Эпизод за эпизодом, во всех подробностях. И каждый рассказ заканчивался одной и той же жалобой.

— Я любила его, Грейс, — говорила Ханна так тихо, что я едва слышала.

— Знаю, мэм.

— Я просто не могла… — Она поднимала на меня лихорадочно блестящие глаза. — Не могла позволить…