Когда расцветут гладиолусы

В городке теснились сплетни, нужда и обостренное чувство национализма. Все пели в народном хоре в льняных рубашках своих дедов, танцевали в молодежном центре и ездили на велосипедах, сузив калоши бельевыми прищепками. В нем словно до сих пор жил городовой, который в черных сапогах и шляпе, отбирающей половину лица, по-хозяйски прохаживался кривыми улочками. Оглядывался по сторонам, прикрывая рот почему-то кулаком, осматривал музеи, занимающие первые этажи практически каждого дома, и музыкальную школу с концертным роялем, привезенным еще до революции. Городовой равнодушно топал мимо кованых ворот с тихо обезумевшими людьми и не обращал никакого внимания на вытянутые потные ладони. Люди гундосили одно и то же:

– Дяденька, дай сигаретку!

И Катя каждый раз со стипендии покупала «Приму» без фильтра и раздавала пахнущие дешевым табаком валики пациентам психиатрической больницы. Сперва немного побаивалась и проходила мимо, вжав в себя голову, но потом осмелела и даже по пару минут расспрашивала, как им здесь живется. Они, толстея с каждым днем, обижались:

– Кормят плохо. Хлеба почти что не дают…

Она вызывала «скорую» всем пьяным, которых находила вдоль дорог и остановок. Стоило им удобно устроиться на лавочке, согревшись под фуфаечной ватой, как над ними уже стоял врач с брезгливым лицом.

Зимой наведывалась в детдом, чтобы прочитать детям на ночь сказки Андерсена и Оскара Уайльда. Стригла их обычными ножницами для резки бумаги и, не моргая, сбрасывала с локтей толстые вши. Укрывала тонкими одеялами, внутри которых сбивалась вата, словно комки манной каши, а потом возвращалась через весь город, постоянно проваливаясь в свежие, еще не прихваченные сугробы. На транспорт денег не было все пять студенческих лет, да и единственный автобус №35 ходил от силы три раза в день.

Она помогала всем, кроме самой себя. Знала о других жизнях намного больше, чем о своей собственной. И зачем-то целыми днями разбиралась с чужими зачетками, абортами, любовными ссорами, не замечая, что у нее самой уже давно ничего не происходит. Ни хорошего, ни плохого. Полный бесцветный штиль… И незаметно стала для парней своей, одеваясь также по-мальчишески неброско. Джинсы и рубаха, из которой вырос старший брат, ботинки на толстой подошве и бесформенная курточка. И никто не обращал особого внимания, что под рубахой крепкая, как гигантская алыча, грудь.

Ей нравился этот город. Частенько устоявшейся весной любовалась пойменным лугом и длинной тропой, напоминающей черную мериносовую нитку вдоль сочного зеленого ситца. Там прогуливались парочки, жевали свою жвачку пятнистые коровы и плыли надутые облака. И тогда она завязывала два девичьих хвостика, брала для виду конспект по детской психологии и шла к Трубежу загорать. Муравьи удирали из муравейника, чтобы исследовать ее ногу, бабочки-худышки летели в ивовую тень, а она мечтала, что когда-нибудь поедет в Китай на праздник Середины Осени и будет есть лунные пряники, испеченные Чан Э – феей, живущей на Луне. И как только попадет на язык начинка из тыквенных и дынных семечек, миндаля и мандариновых цукатов, сразу же в ее жизни случится что-то хорошее. Настоящее чудо, по имени любовь…

Шло время…

Она ездила домой, помогала маме на луковых и помидорных грядках, а потом возвращалась с клетчатой сумкой, полной продуктов. В конце месяца варила ячневые и гороховые каши, когда уже совсем нечего было есть, и пела песню «Белая гвардия», которую выпускники передавали из уст в уста первокурсникам. Никто точно не знал ее автора и изначальную тональность, но пели дружно. Катя ближе к полуночи выходила на лестничную площадку, усаживалась на стоптанный порог и заводила:

Белая гвардия, белый снег.

Белая музыка революций.

Белая женщина, белый смех,

Белого платья слегка коснуться,

Белой рукой распахнуть окно,

Белого света в нем не видя…

Потихоньку подтягивались студенты из соседних комнат. Некоторые выносили и расстилали матрасы и пели лежа, не спуская глаз с высокого водянистого потолка.

А еще она тихо, про себя, любила местного музыканта-баяниста, похожего на цыгана. Ходила на все его концерты, прячась за спинами, сдавала за него рефераты и приглашала после пар в голодное общежитие, чтобы накормить сэкономленными сосисками.

Он занимался с ней в одной группе и имел свободное посещение. Помогал ставить руки в среднюю позицию на уроках дирижирования и объяснял ненавистную гармонию. Учил обращать септаккорды, правильно расставлять акценты в «Шутке» Баха и приносил популярные партитуры. А потом переспал с ее подругой на банальной студенческой вечеринке…