Когда размер имеет значение

Казалось бы, на первом месте присутствовал страх, от которого она не могла избавиться, как ни гнала его от себя, сколько не убеждала, что все уже позади. Он возвращался, босая тело в озноб. Стоило начать восстанавливать события вечера, непроизвольно, даже насильно, как противные липкие щупальца сжимали сердце и парализовали волю. Милана раз за разом проигрывала момент, когда вышла из машины и услышала: «Стоять, крошка!» Ее словно зациклило именно на этом. И дело даже не в том, что ей снова и снова становилось жутко. Она знала, воспоминания еще долго будут преследовать ее, окуная в состояние панического ужаса. Но почему именно эти слова постоянно всплывали в памяти, когда куда страшнее было то, что потом сообщил ей Алексей? Когда она догадалась, кто стоит за нападением, то испытала настолько невероятную смесь эмоций, что даже сейчас не могла в ней разобраться. Это даже нельзя назвать страхом или ужасом, или недоумением. Ее передергивало от одной мысли о возможности такого. Омерзительный поступок, вызванный извращенным сознанием. Страшно становилось при мысли, что она прожила с психически больным человеком столько лет. Не зря ей временами казалось, будто он готов ее ударить, когда в споре она позволяла себе занимать категорическую позицию, ни в чем не уступая ему. Как же она была близка к истине!

Милана вскочила с кресла и принялась мерить шагами комнату. Алексей настаивает, что нужно непременно сообщить полиции известные им подробности. И он конечно же прав! Не поступи они так, в полиции сочтут, что она оказалась жертвой простого хулиганского нападения. Если подозреваемый не расколется, что вероятнее всего, то Олегу это сойдет с рук. Отчасти она согласна с Алексеем. Такое нельзя оставлять безнаказанным. Но должна ли она покарать тюрьмой, перечеркнуть высокотщеславные помыслы, закрыть путь к карьере человеку, которого три года считала мужем? Не слишком ли это будет жестоко с ее стороны? И не станет ли он после всего еще хуже?

Мысли бродили в голове одна чернее другой. Злость нарастала как снежный ком. Хотелось немедленно ехать к нему, чтобы высказать! Сделать так, чтобы он осознал, насколько подло поступил. Покарать, растоптать его!.. Никогда еще и никого Милана не ненавидела до такой степени. И от собственной ненависти становилось страшно. Что если она никогда не пройдет, не притупится? Как жить дальше, сжигаемой изнутри?

В такие моменты она буквально заставляла себя вспоминать поцелуй, как единственную, слепящую вспышку света. Лишь пока он длился, она умудрилась забыть обо всем. Мир, со всей его подлостью, перестал существовать, пока ее губ касались губы Алексея. Именно в тот миг она поняла, что страстно желает его и не смеет в этом признаться самой же себе.

Но как же поступить с Олегом? Стоит ли наказать его так, как он того заслуживает? Поцелуй опять забыт, а она продолжает пробираться в мерзком липком тумане в поисках истины.

Измучавшись вконец, Милана не выдержала и решила поговорить с матерью. Она до такой степени запуталась в собственных мыслях, что ей понадобился проводник, который вывел бы из этих дебрей.

— В общем, мам, теперь я не знаю, как следует поступить… — закончила она рассказывать и перевела взгляд на ошарашено смотрящую на нее женщину.

Пожалуй, никогда до этого она не видела маму до такой степени растерянной и возмущенной одновременно. Даже испуг за дочь отошел на второй план — это тоже Милана читала в родных глазах, готовясь к серьезной отповеди.

— Ты в своем уме?! — Мама покрутила пальцем возле виска. — Ты сейчас пытаешься сказать, что собираешься оставить такое безнаказанным?!

Она говорила с придыханием, словно ей не хватало воздуха или приходилось подбирать слова — самые емкие, бьющие наотмашь.

— Нет, мам, — с досадой ответила Милана. Кажется, мама ее не поняла, или услышала только то, что было самым вопиющим. — В том-то и дело, что я прошу у тебя совета.

— Да какие тут могут быть советы?! По нему решетка плачет, ты хоть понимаешь это? Я пойду, позову отца… — Она вскочила со стула и приготовилась броситься в спальню.

— Не надо, мам. Прошу тебя, — остановила ее Милана, хватая за руку, которую та сразу вырвала. — Давай не будем говорить об этом папе Валере. Я боюсь, он наделает глупостей. Да и… стыдно такое афишировать.

Мать немного постояла в раздумьях, усиленно хмуря брови, а потом все-таки опустилась обратно на стул. Сейчас она явно не доверяла собственной выдержке, хоть у нее и неплохо получалось держать себя в руках. По крайней мере, она смогла продолжить почти спокойно, не повышая голоса.

— Вот! — многозначительно произнесла она. — Ты высказала то, что является самым главным! Тебе стыдно.

— Конечно. Вряд ли можно гордиться таким пятном в биографии…

— Ради своего ложного стыда, — не слушая ее, продолжила мать, — ты готова оставить подлеца безнаказанным.

— Мам, не в этом дело…

Милана и сама не понимала, в чем пытается оправдаться. Почему, глядя на осуждающее лицо матери, виноватой она чувствует себя, а не Олега?