Женщина проворачивает ключ и высовывает голову в коридор. Она видит, или ей кажется, что она видит… полоску света из комнаты, где уже никто не живет и куда громко звонит один-единственный работающий звонок на двери их коммунальной квартиры.
Она выходит и тихо идет на свет и звук мелодии. Доходит до приоткрытой двери и видит… со спины обнаженную Катю, которую обнимают разрисованные руки внука старой татарки. Девушка также крепко обнимает татаромонгола.
Он подхватывает девушку на руки и несет на старый диван, прикрытый каким-то покрывалом, оставшимся, очевидно, от уехавших жильцов.
Картина столь откровенная, сколь и невероятная в глазах пожилой женщины…
Она в испуге начинает пятиться к своей двери. Заходит к себе в комнату. Берет в руки пузырек с лекарством. Затем отставляет его. Достает какую-то таблетку и глотает ее без воды. Затем снова открывает дверь в коридор. Но там нет уже ни музыки, ни пробивающейся полоски света…
Женщина проворачивает ключ, выключает свет и ложится спать.
Но вскоре просыпается все от того же навязчивого сновидения, в котором ее покойный супруг стоит у заколоченной двери в конце длинного коридора коммунальной квартиры и просит ее туда не ходить.
Вновь включает свет, подходит к двери и прислушивается. Странный сон и странное видение не дают ей покоя.
Она вновь открывает свою дверь и выглядывает в коридор. И вновь явственно видит широкую полоску света… Только не из той комнаты, откуда уехали соседи. Свет виден в самом конце коридора, у двери, которая ведет в другую часть здания и которая всегда наглухо закрыта на большой амбарный замок.
Тихо, крадучись, женщина идет по коридору. Нет, это совсем не сон, то, что она открывается ее взору…
В зале, весьма шикарно обставленной, она видит спящую на широкой красивой тахте Катю, которая полуобнажена и повернута к ней спиной. Рядом с ней возлежит внук старой татарки.
Он слышит какое-то движение в коридоре и направляется к двери. И… видит соседку. Ухмыляется, черные зрачки его глаз влажно блестят.
– Ты? Ты… – отпрянув от неожиданности в темноту коридора только и смогла вымолвить женщина.
– Спать надо, старая… А ты все ползаешь, – раздраженно проговорил он.
– Бесстыжий… Ты что, не знаешь, она – еще несовершеннолетняя? – проговорила Клавдия Ивановна, немного приходя в себя. – Как ты сюда попал? Впрочем, это сейчас неважно. Ты…ты понимаешь, что ей семнадцать лет…
– Много ты знаешь про нынешних семнадцатилетних, – ухмыльнулся мачо. – У нас все добровольно, я ее ни к чему не принуждал…
– Не смей мне тыкать, мерзавец…
– Пошла, пошла отсюда, – сказал внук старой татарки, прикрывая двери в другую, скрытую доселе от посторонних глаз, часть здания.
Клавдия Ивановна медленно возвращается в свою комнату. Смотрит на часы, которые показывают половину четвертого.
– Да как же это… – рассуждает она вслух. – Такая девочка. И этот… обкуренный… Что между ними общего? Как все нелепо… И у меня под самым носом. А я ей чем могу помочь?
Женщина мечется по комнате. Хватается за записную книжку. Начинает набирать номер.