Когда сорваны маски

Если в бутылке или пивной банке плескалось что-нибудь после того, как мама уходила спать, дочь выливала остатки в раковину.

Мама ни разу этого не заметила.

V

Четверг, утро

Меня разбудил взрыв.

В первое мгновение показалось, что мой дом, ресторан, весь Сольвикен взлетели на воздух. Потребовалось около минуты, чтобы осознать, что это был всего лишь раскат грома.

Похоже, молния ударила совсем близко, может, где-то в гавани, а может, в дерево за домом. Запах стоял, как будто неподалеку работали сварщики. Когда я открыл глаза, окончательно прогнав сон, небо над Сольвикеном, чуть прикрытое легкими облаками, играло всеми цветами радуги. Зрелище, безусловно, прекрасное, но одновременно пугающее.

Дождя не было, и жара не спадала. Я умудрился вспотеть, сидя на свежем воздухе на веранде. Над заливом блеснула зигзагообразная молния. Где-то в отдалении все еще грохотало, глухо и недовольно, но это не шло ни в какое сравнение с ударом, который меня разбудил.

Я захотел узнать, который час, и потянулся за мобильником, но тот оказался разряжен.

В детстве я слышал, как опасна «сухая» гроза. Чем именно, догадаться несложно: без дождя возрастает опасность пожара.

Увидев направляющегося в гавань Боссе-рыбака, я понял, что сейчас чуть больше шести утра. Я не раз слышал от Симона Пендера, что Боссе знает всех и вся в Сольвикене и его окрестностях. Поэтому, поставив мобильник на зарядку, я поспешил ему навстречу.

В то утро на Боссе была широкополая соломенная шляпа и выцветшая, застиранная футболка с непонятным рисунком.

– Разве ты не боишься грозы? – спросил я его.

– Не боюсь, раз уж рыба ее не боится, – отвечал он, выгружая из лодки улов. Боссе носил его в избушку, специально предназначенную для хранения рыбы, и помещал в пластиковые ящики, на лед.

– Как добыча? – поинтересовался я.

– Неважно, как и всегда при таком солнце. Ресторанам нужна моя рыба, но мне нечего им продать: в пятницу я поймал только три камбалы и одного палтуса. Уходить далеко в море я не хочу, да и нет у меня для этого подходящей лодки. Не уверен, что вообще выйду завтра утром: говорят, жара усилится.

Я присел на ступеньку трапа:

– Совсем забыл, ведь в пятницу в гавани намечается праздник. Я видел афиши. Мероприятие организуют «Друзья Сольвикена», так? Ты не знаешь, кто это?

Прошлым летом, когда мы с женщиной по имени Бодиль взяли в привычку по ночам купаться в заливе голыми, я обнаружил в своем почтовом ящике записку от «Друзей Сольвикена» с предупреждениями морального характера на наш счет. Тогда мне так и не удалось выяснить, кто они такие.

– Дачники, – отвечал Боссе. – Стокгольмцы, которые отдыхают здесь каждое лето. Стоит таким унаследовать домик от бабушки с дедушкой – и они уже мнят себя хранителями традиций. Ну или кем-нибудь в этом роде, уж я не знаю.

Среди жителей Сольвикена, как и других прибрежных городков и рыбацких деревушек, давно установилась строгая иерархия. Верхушку ее составляла финансовая и промышленная элита, которая жила в особняках, больших и не очень, унаследованных от местных предков или отвоеванных у родственников. Страсти в «лучших семьях» бушевали еще те. Случалось, супруги подавали друг на друга в суд, если не могли договориться, кому стричь траву на газонах. Ну а подобные тяжбы раскрывают человека не с лучшей стороны.

– Но кто они? – продолжал допытываться я.

– Ну… Квисты, Розенгрены, Бьёркенстамы… или сам не знаешь?

Я так и застыл с разинутым ртом.

– Бьёркенстамы, говоришь? Да разве они в Сольвикене? Я читал в газете про одного Бьёркенстама, так тот живет в Мёлле.

– Это их сын. А родители обосновались в Сольвикене. Разве ты никогда там не был? – Боссе показал в сторону холма за рестораном, густо поросшего лесом. Я покачал головой. – У них там настоящий замок, – шепотом добавил Боссе.

Как же так получилось, что, прожив в Сольвикене два лета, я ни разу не побывал в той стороне?

– Даже площадка для гольфа есть на участке, – продолжал Боссе. – В семь лунок, конечно, тем не менее… Ты не мог не видеть старика Эдварда Бьёркенстама, он частенько разъезжает здесь на своем спортивном автомобиле.

Тут я понял, кого имеет в виду Боссе. Квисты, Розенгрены, Бьёркенстамы – все они одним миром мазаны. И ни один из них ни разу со мной не поздоровался.

Стоило Боссе сказать про спортивный автомобиль, как я сразу вспомнил этого седого старца с крепкими белыми зубами. Он вышагивал по берегу, чинно переставляя длинные ноги и уставив взгляд в небо, как будто в рот ему оттуда должен был свалиться жареный воробей. При этом он постоянно что-то жевал, поэтому не исключено, что иногда воробьи все же падали. Свой автомобиль, маленький «MG» с тарахтящим мотором, он обычно ставил на парковке так, что никому потом было не въехать, не выехать, а сам как ни в чем не бывало шел плескаться. У него еще были белые плавки с таинственной монограммой.