Сикирийка быстро развернула засаленную бумагу, и тотчас, даже не извлекая своё богатство наружу, поскорее впилась в него зубами. Коридор наполнил запах вяленого мяса и подсохшего, но всё ещё ароматного хлеба. Я усмехнулся, и Зорана тотчас вскинула на меня потемневшие карие глаза.
– Утешшшаюсь, – с набитым ртом пожаловалась мне девушка.
Я с пониманием кивнул, пряча улыбку. Остальные адепты оказались не столь деликатны – нас окружили весёлой стайкой, засыпали поспешно жующую сикирийку едкими фразочками да беззлобными смешками. Мартин мужественно терпел свою спутницу, а вместе с земляком её дожидался и я, поглядывая по сторонам. Мои товарищи тут были самые зрелые, остальные – почти младенцы, едва достигшие полнолетия. Великий Дух, и как постигну тёмные искусства в одной люльке с ними? Смогу ли?
И вдруг прежние мысли оставили меня. Будто обрубил их кто-то – наотмашь, не церемонясь. Столько жизни бурлило вокруг, столько тепла отдавала горячая юная кровь, что и в моих жилах она, кажется, быстрее побежала – словно десять зим сбросил! Как хмельной, вбирал в себя общество молодых да беспечных, как безумный, надеялся с ними пройти одним путём. Вторую жизнь подарил мне Великий Дух! Как-то её растрачу? Разменяю на мелочь, или отдам весь ценный металл сразу за каплю высшего, лучшего, единственно ценного?..
И захлебнулось от этих мыслей радостное и возбуждённое внутри меня. Какие мечты забрались в твою пустую голову, Сибранд? Или забыл, ради чего здесь? Или не ты рычал бессонными, злыми ночами от бессилия и бесконечного, глубочайшего родительского горя? Не ты ли выбегал из дому на задний двор, чтобы не видели твоего безумия перепуганные дети? Забыл, как с грязными проклятиями разбивал кулаки в кровь о невинный сарай, грыз зубами полоску кожи, как конь удила, – чтобы не выпустить, не выкрикнуть, не заорать от боли на всю деревню? Вот ради чего ты здесь, Белый Орёл! Потому что дома ждут тебя сыновья, каждому из которых Олан станет обузой после твоей смерти! Лишённое разума и духа дитя, обречённое на страдания и пустую жизнь волею гнусной колдуньи…
И ты пришёл сюда, чтобы стать такой же, как она. Потому что иначе помочь Олану не получится. Вот и всё, зачем ты здесь. Вторая жизнь, вторая жизнь!.. Как же! Сверни свои крылья, Орёл, потому что летать больше не придётся!..
– Всё в порядке, Сибранд?
Я очнулся. Весёлая стайка адептов помчалась по коридору дальше, а на меня во все глаза смотрела Зорана, переставшая даже жевать от удивления. Я усмехнулся, медленно расслабляя словно судорогой сведённые челюсти. Кивнул вопросительно в сторону коридора.
– Да-да, идём, – сориентировалась девушка, пряча остатки бурной трапезы в сумку Мартина. – Мастер Сандра не любит, когда опаздывают.
На самый верх тёмной и малообжитой башни мы выбрались нескоро: Зорана, легко одолевшая первые несколько пролётов, остальные ступени брала уже кое-как, жалуясь на всё вокруг. Я же мельком посочувствовал госпоже Сандре, которая, судя по отзывам, была уже очень немолода. Как же она взбиралась на такую высоту?
– Выше… только… обсерватория… в главной… башне… – поделилась сведениями Зорана, вваливаясь в полупустую залу.
Против ожиданий, мы не опоздали. Остальные адепты уже заняли свои места в просторной, светлой от множества окон – в противовес тёмным лестничным пролётам – комнате. Та оказалась разделена полотнами на четыре зоны: синюю, зелёную, тёмную и красную. Столы адептов стояли в центре, а за уже ветхими разноцветными холстами виднелись низкие дверцы в подсобные помещения.
– Ведут в учебные комнаты для практики, – пояснила Зорана, перехватив мой взгляд. – Вначале теория, потом практика – каждое занятие. Благодаря мастеру Сандре, мы знаем стихии лучше, чем какую-либо другую область магии. Хоть кто-то честно отдаётся своему делу! – с нотками осуждения – явно вспомнила мастера Турраллиса – закончила мысль Зорана.
Госпожа Сандра оказалась полной и действительно весьма пожилой женщиной с собранными в пучок неухоженными волосами. Колдовская мантия – не ученическая серо-голубая, как наши, а чёрно-красная, указывающая на один из высших кругов магии – беспощадно показывала каждую складку уставшего от жизни тела, а аккуратные кулачки подпирали полные щёки, пока их хозяйка внимала болтливым адептам, выяснявшим непонятные им вопросы. Кожа, морщинистая и сухая, стягивалась чуть сильнее у явно близоруких глаз, но их выражение… спокойного внимания, глубокого проникновения в вопрос, отзывчивости и понимания – покорило меня раз и навсегда. Удивительным образом я испытал абсолютное и пока ещё беспочвенное уважение к незнакомому мне человеку, один только раз увидев перед собой почти материнский образ мастера Сандры.