Когда тают льды: Путь Велены

- Человек огромной веры, – проронил наконец маг-харчевник. – Только глубокая, истовая вера спасает от отчаяния – хотя тогда, в порту… ведь он едва не поддался. Едва не выпустил тёмную силу. Ума не приложу, как поборол – природный дар сдержать почти невозможно. Отец Кристофер сказал, что Октавия уже в Небесной Обители,и что ему теперь осталось совсем немного подождать, чтобы они наконец воссоединились в вечности. Каждому свой час…

В комнате воцарилась тишина. Что говорить? Потеря Октавии стала страшным ударом – и для отца Кристофера,и для Сибранда,и для каждого из её племянников. Когда бoль нельзя унять, её следует заглушить – чтобы трезво рассудить в нужный момент, да чтобы не сожрала изнутри, не разрослась в чёрную тоску. Вот и иммун Сибранд заговорил – медленно, преодолевая себя, чтобы только разрушить могильную тишину:

- А то, что они корабли диковинные придумали, нестрашно, - выговорил тяжело. ?аспрямил плечи и добавил уверенно, – мы переймём. Сбитые вами судна остались в гавани – мы их изучим и допросим пленных, как только придут в себя. Зря альды бросили потерпевших! Зато летучие ящеры водятся только в наших горах. Это хорошо и плохо – хорошо, что не станут с нами соперничать, а плохо, что всё же будут совершать набеги на Ло-Хельмскую цепь, в поисках крылатых зверей. Что ж… здесь всегда было неспoкойно. Не привыкать…

Сибранд поднялся, чтобы идти, но Велена его окликнула:

- Почему Сильнейшая не разглядела диадему Дейруина? Ведь артефакт стал ловушкой! Замкнул поле, не позволил ей воспользоваться магией…

- А, это, – без выражения выговорил иммун. - Аркуэнон знал слабость своей невесты: Деметра и прежде плохо видела магические артефакты. В битве при Унтерхолде… покойный Люсьен много месяцев носил сердце воды у неё под носом. Случается и с лучшими из нас…

Губы иммуна дрогнули, но он всё же проронил:

- Спасибо тебе, дочка. Я запомню.

- Я не хотела, чтобы вы жалели о своём решении, - вымучено усмехнулась Велена. - Вновь поверить адепту Братства…

Сибранд покачал головой, взялся за ручку двери.

- Я никогда не жалел. И поверил бы вновь, даже если бы ты меня подвела.

«Я хочу попрощаться, дорогой брат. Это моё последнее письмо. Ты был лучшим другом и худшей моей страстью – прости, что я так и не сумела отделить одно от другого. Я скучаю и люблю тeбя безумно – и всегда любить буду. И проклинать себя за то, что не увидела и не уберегла.

Мы так страшно оступились, любимый. Нас поманили в пропасть – и мы пошли с животной радостью,так и не догадавшись, почему этот путь губителен. Я надеюсь,ты простишь меня. И поймёшь, если я предположу, что мы легко отделались. Всё могло закончиться куда хуже, если бы нас не разъединила смерть. Сколько ещё ошибок мы бы совершили! Сколько смертей легло бы на наши плечи! И разве удержались бы мы от кровосмесительной связи?

Конечно, могло быть и лучше, но зная нас с тобой, я всё думаю: разве мы бы одумались? Разве остановились бы в своей преступной решимости служить Тёмному и Братству? Подумай, ?айко: ведь ты умер героем, а не предателем.

Знаешь, что я поняла? Летящий в бездну с пути не собьётся. Но самым неприятным оказывается то, что «бездна» - это всего лишь дурной эпитет,и дно у неё всё-таки есть.

Прощай, мой дорогой Райко. Жди меня у порога Небесной Обители».

Нила хлопотала в лечебнице, помогая Лазаpу, с непoдобающе счастливым лицом. Глаза помощницы Мартина сияли, губы алели, и с них не сходила почти блаженная улыбка.

Встретившись глазами с вошедшей внутрь Веленой, Нила смущённо склонила голову, но от колдуньи не укрылось то, как почти порхала по лечебнице молодая женщина, ухаживая за ранеными с таким рвением и лаской, словно этим старанием искупала собственное счастье.

- Муж вернулся, - одними губами проговорила она, склонившись к Велене. - Живой!