Когда тебе пятнадцать

— Бабушка, — горячо сказала Таня, — он очень хороший… А его отец… Знаешь, я пойду к ним. Да, обязательно. С сестренкой познакомлюсь… С отцом. А почему нет? Ведь надо с ним познакомиться, посмотреть?.. Ну что ты молчишь, бабика?

— Так ведь сама все решаешь.

— А ты?

— Я слушаю тебя. Думаю.

— Честно скажи: тебе кажется, что я неправильно поступаю, да?

— Может, все-таки пообедаем сначала?

— Нет, бабушка, ты, пожалуйста, не уходи от трудных вопросов.

— Ну, если мое мнение так важно… хорошо, скажу. Я бы на твоем месте тоже пошла к ним.

Таня обняла бабушку.

— Я так и знала, так и знала — ты одобришь!..

На плите уже разогревался суп. Татьяна Сергеевна достала из холодильника сковородку с котлетами. Зажгла вторую горелку и, улыбаясь про себя, спросила:

— Неужели так и сказал: хоть умру, а тебя одну не оставлю?

— Ну не совсем слово в слово, а смысл такой.

— Да, — вздохнула Татьяна Сергеевна, — это не Олег. И не стихотворец.

— Завтра же напрошусь в гости.

— Гостинец девочке захвати. Юлей зовут?

— Шоколадку куплю. Хотя зачем покупать — дома возьму.

— А маме пока лучше не говорить. Как сама-то считаешь?

— Конечно. — Таня решительно помотала головой. — Маме говорить нельзя. И в школе не скажу. Зачем? В классе — разные люди. Чего только не услышишь!

— Любопытные, смотрю, у вас дела, — сказала Татьяна Сергеевна и добавила с сожалением: — Мне бы в школе на партучет стать. А то наскучило в домоуправлении, на каждом собрании — одни и те же вопросы: задолженность по квартплате, сохранение жилого фонда. Лишь одно живое дело за год — во дворе дома номер двадцать восемь помогли спортплощадку ребятам оборудовать.

— А наш директор все только обещает купить инструменты для школьного эстрадного оркестра. Хоть к шефам обращайся.

— Кто шефствует над школой?

— Инструментальный завод.

— Большое предприятие. Сильное. И директора знаю. Трансформаторную подстанцию им проектировали…

Милое дело, когда садишься за стол с ощущением голода. Обедали весело. Суп и котлеты хвалили честно, от души. Просили добавки. Сергей Егорович будто снова выздоровел. Грозил Тане пальцем:

— Чую: сепаратное соглашение, заговор против родного деда!

Чтобы доказать самые дружеские свои намерения, Таня включила проигрыватель с любимой пластинкой Сергея Егоровича «Амурские волны». Хотела даже пройти с дедом круг вальса, но против такой молодцеватой лихости решительно запротестовал таившийся где-то в пояснице коварный дедов радикулит. И тогда Таня подскочила к бабушке. Она знала, что в молодые годы та была большой любительницей танцев. И верно: Татьяны Сергеевны и на вальс хватило, и на забытый фокстрот «Хороши в саду цветочки». Правда, тут вышла у них заминка — фокстрот внучка танцевала на современный лад. Но бабушка не растерялась, не такое уж это хитрое дело — размахивать руками перед собой, а ногами выделывать что на ум придет.

Здорово у них получалось. Таня совсем разошлась, вспомнила о бороде. Прицепила ее себе, подвела Сергея Егоровича к зеркалу, полюбовалась и, крича деду в ухо, стала клятвенно уверять, что она со своей длинной, седой бородой и есть настоящий дед, а Сергей Егорович просто внучек ее, в крайнем случае — сын.

Дед посмеялся, а потом вздохнул и печально показал на стенку, где висел портрет в рамке:

— Жаль, Сережа не видит нас. Посмотрел бы, какая у него дочка выросла. Семь лет без него.

Таня сняла бороду, с минуту стояла перед отцовским портретом.

— Бабушка, а я все-все о нем знаю?

— Да будто бы все, — задумчиво ответила Татьяна Сергеевна. — Сколько уж тебе рассказывала.

— А каким он был в восьмом классе? Вот как я сейчас.

— Каким?.. Сильным, рослым. Да вот они — зарубки… Ага, эта. — Бабушка показала на дверном косяке чуть заметную, закрашенную белой краской отметинку. — Видишь, какой высокий. Пятнадцать лет исполнилось. Хороший был парень. Смелый… В соседнем доме как-то утюг забыли выключить. Все ушли. Потом и загорелось. Дым из форточки заметили. Так Сережа первый сообразил. Перекинул с соседнего балкона двойную веревку, перебрался на руках, залез в форточку и дверь открыл.

— Это я помню, ты рассказывала…

Многое Таня слышала, а все равно интересно. Так бы и сидела здесь, внимая каждому бабушкиному слову. Сама-то Таня от своего отца не много успела узнать. Лишь в первый класс ходила, когда он погиб. Да и в отлучках часто бывал отец, в экспедициях — геолог…

К подъезду дома на улице Ломоносовской Таня подходила, когда во всю силу горели желтоватые огни фонарей и сквозь низко над землей плывущие тучи неясно просвечивала ущербленная, будто обкусанная луна.

На званый ужин мама еще не ушла, только готовилась — сидела перед овальным зеркалом и кремом из тюбика мазала лицо.

— Дочь, — холодно сказала Ольга Борисовна, — я не возражаю, можешь ходить к бабушке, если тебе хочется, но мера! Милая моя, во всем должна быть мера. Воспитанный человек именно этим и отличается — точным ощущением меры. Это универсальное правило. И особенно важно в искусстве.

— Мама, при чем тут искусство? — не очень сдерживаясь, сказала Таня. — Я у родной бабушки была. И у родного деда.